В тот момент, когда он открывал ключом щелястую и ободранную дверь своего нового жилища, Херон обернулся в сторону родной слободки, лежавшей где-то внизу, в тумане, и злобно прошептал: я не вернусь. Я никогда не вернусь. В этой фразе звучало столько силы, что стоявших рядом обдало холодом.
К тридцати шести годам он исподволь подмял под себя охрану городской стены, предложил совету организовать её реформу и фактически пересоздал эту службу заново, значительно укрепив и, разумеется, влив туда целое состояние. С этого момента он стал респектабельным членом общества и оставался им последние двадцать лет. Лишь немногие знали о его подлинной, совсем не такой безупречной жизни.
Чарица подошла к краю массивного стола и с поклоном сказала: патрон Херон, разреши тебя немного отвлечь? Великан поднял на гостью маленькие светящиеся глаза, обрамлённые складчатыми мешками: чем обязан, царица? Женщина вздохнула, присела на краешек еле слышно скрипнувшего стола и ответила, понизив тон: я нашла Фахрута, патрон Херон. Того парня, что прочёл мистериум Шавалы о душеедах.
Херон медленно накрутил колпачок на перьевую ручку, так же неспешно опустил её в богато инкрустированный деревянный пенал и поощряюще спросил: и? Чарица грациозно перегнулась через стол так, чтобы свет падал прямо на её лицо: мои глаза, видишь? Сейчас это похоже на лёгкое покраснение, будто бы я не выспалась. Но примерно через три-четыре дня они станут похожими на поверхность полированной яшмы.
Херон окаменел. Темнота вокруг него сгустилась и превратилась в слизистый кисель, сковывающий движения. Он кое-как опустил руку и щёлкнул медным выключателем, под потолком вспыхнули десятки светильников, но воздух продолжал оставаться осклизлым и вязким. Он порывисто вдохнул, но лёгкие не послушались, сжавшись, словно моллюск, спрятавшийся в раковину рёбер. Яркие круги поплыли перед слезящимися глазами, превращаясь в длинные цветные щупальца, обжигающие, словно покрытые ядовитой плёнкой.
Херон вытер глаза ладонями, чувствуя, как его лицо схватилось, затвердело, огрубело и зацементировалось. Он попытался произнести несколько слов, но рот отказался разжиматься. Чарица стояла перед ним, улыбаясь и полыхая золотом и сталью, медь её волос отражала сияние тяжёлого венца. Веснушчатое лицо с озорной улыбкой светилось счастьем. Херон кхекнул, выдыхая из груди густую слизь, и, наконец, спросил: как ты сделала это?
Я не читала весь мистериум Шавалы, мне достались лишь редкие выдержки, но я запомнила их с отрочества, слегка мечтательно ответила она: я помню, что разбудить неразвившегося душееда можно только сильной эмоцией. Я растревожила его и вдохнула полной грудью. Знаешь, патрон, мистериум не обманул. Чувство душееда в тебе абсолютно невозможно спутать ни с чем иным. Я словно беременна.
Не упасть, только бы не упасть, подумал Херон, опираясь пухлой ладонью на раскиселившуюся столешницу и чувствуя,