традиция такая?
Анатолий замолк и вновь стал хмурым, казалось, в такт посеревшему небу. Я накинул прорезиненный плащ. Стал накрапывать дождь, вполголоса стуча по капюшону. Звонко падали мутные капли в глубокую воду, отдаваясь кругами по зеркальной глади. Шелестел тонкий тростник, пропуская сквозь себя невесомый ветерок. Странное спокойствие пришло мне в сердце, словно оказался у себя дома, в тёплой постели. Как давно я там был! И теперь больше никогда там не буду… Недолго благоговение сохранялось во мне. Когда дождь перешёл в морось, а потом и вовсе превратился в млечный туман, стало тоскливо. Стылый воздух неуютно проглатывал человека, впуская в свои сырые внутренности и обволакивая премерзким дыханием. «Как живётся местным? Такая погода тяжело переносится. Высокая влажность делает тепло изнуряюще душным, а прохладу невероятно промозглой. Кому как не мне знать? За двадцать с небольшим лет жизни в Святопетровске, я не смог привыкнуть к такому же как здесь отвратительному климату».
Вязко чавкала грязь под копытами, ноги животных порой уходили в тягучую массу по самую пясть. Белёсый ореол солнца медленно катился по небу, и когда он стал склоняться к западу, мы остановились. «Приехали», – выдохнул Анатолий. «Как? Здесь?» – не понял я. Перед нами на сколько хватало глаз расстилалась тёмные воды. Туман, закрывавший взор, заставлял казаться чёрную гладь безграничной. Анатолий указал на костяной ствол мёртвого дерева, окружённый кустами. С другой стороны средь травы пряталась лодка, накрытая зелёным брезентом. От её носа над водой тянулся трос, уходя во мглу. Он был не один. Поначалу я не понял, откуда взялся второй, но когда мы спустили лодку на воду, заметил, что от её кормы тоже идёт верёвка, зацепляясь за блок, на дереве. Не успел спросить для чего предназначена эта конструкция, как Анатолий послал меня разгружать осла. Все тюки, коробки и прочие вещи мы сложили в лодку. «Теперь садись ты. И не шатай лодку, не буду спасать тебя во второй раз». Я уселся у кормы поудобнее, приготовившись к плаванью. Анатолий несколько раз дёрнул верёвку у носа. Знай азбуку Морзе, казалось, я смог бы перевести это «послание». Такая мысль почему-то позабавила, видимо, сказалось моя детская мечта стать телеграфистом.
Глянул на берег, в голову пришли мысли об осле и лошади, оставленных на привязи: «Что ж с ними, ничего здесь не случится?» Носовой трос натянулся ещё сильнее, и лодка тронулась. В ней не было ни вёсел, ни уключин. Вдруг мирно сидящий Анатолий вскочил и, обогнув меня, спрыгнул на удаляющийся берег. Ошарашено посмотрев на него, я собрался было последовать его примеру, но понял, что расстояние до берега слишком широко, а неизвестность чёрных глубин не вызывала никакого желания броситься вплавь. Мне оставалось только непонимающе смотреть на Анатолия и дивиться тому, что это второй проводник, который бросает меня на произвол судьбы.
Отвернувшись спиной ко мне и пойдя лёгким шагом, он крикнул: «Удачи!» и прибавил что-то невнятное, вроде: «Анципал помнит, видит, ждёт…»
Я откинулся на борт и, запрокинув голову так, что волосы мои почти касались воды, уставился на белое пятно угасающего солнца.
II
.