мира, но мир для меня». Если что-то не устраивало его, он изменял положение вещей при помощи «волшебной палочки», своих денег. Павел же менялся сам, приспосабливаясь к новым условиям. В его парадном пахло мочой, было темно, а под ногами, как опавшие листья шуршали использованные шприцы. Но что он запомнил навсегда, так это стоявшую в углу лестничной площадки литровую банку с «уложенным» в нее, словно огромный коричневый червь, человеческим дерьмом. Она стояла дня три, источая зловоние и Паша, проходя мимо, заранее набирал в легкие воздух, будто опытный ныряльщик, а потом кто-то этот памятник человеческой изобретательности все-таки выбросил. И это тоже был Киев, но другой – город для всех.
Олигарх был так же мало похож на него и на Макса, как инопланетянин на жителя Земли. Нет, нет, в биологическом смысле он был нормален, но его философия, сам ход мыслей разнились от восприятия мира обычными людьми, выхолощенных, вышколенных общепринятой моралью, приученных к тому, что «я» – последняя буква в алфавите, что не в деньгах счастье, а сами они зло и любовь к ним, простая человеческая любовь, так же преступна, как кража или, боже упаси, убийство!
Пашка стригся в дешевой парикмахерской, с солидным названием «Салон причесок», разговорившись с совсем еще юной девушкой, мастером мужской стрижки. С пеной у рта и горящими глазами она доказывала, что хороший человек замечательно живет и без денег, а обвешенные золотом буржуи – глубоко несчастные, да что там несчастные, безнадежно больные люди! Что деньги – это только бумага и не подвержены тлению лишь одухотворенные вещи – добро и правда! Вот у нее нет больших денег и никогда не будет, но разве она несчастна? В тех маленьких, забытых богом и большими людьми городах и селах, в которых люди давно не видели наличных, разве они несчастны, разве живут они зря? Это покажется парадоксом, но даже двадцатые, тридцатые годы прошлого века, годы жесточайших репрессий и террора, пережившие их вспоминают со слезами умиления. Да, жилось трудно, было страшно, но они были молоды, они жили и в этом видели свое счастье, потому что у других – сотен, тысяч, миллионов – не было даже этого!
Пашка смотрел в возбужденно блестящие глаза наивного создания, нервно жужжащего над его ухом машинкой, читая в них так и не высказанный вопрос: В чем сила, брат? В конце ее пламенной речи он сам чуть не заплакал и, достав дрожащими пальцами из кармана последнюю пятерку, отдал на «чай».
Жить стало легче, на душе сделалось веселее от сознания того, что не один он в полном дерьме. Денег на проезд не осталось, и Паша шел домой пешком, повторяя про себя слова, ставшие гимном Помаранчевой революции: «Разом нас багато, нас не подолаты!».
Олигарх отогнал Трансформер на техстанцию, переделывать под охотничьий джип – оснастить лебедкой, галогенными фарами на крыше, поднять выше кузов – и они ехали на «Майбахе», руль которого Максу он не доверял.
– Помню, заработали денег, – ностальгически начал бизнесмен, вспоминая былые времена, словно происходило это не год, а сто лет назад, – раскинули по долям,