хорошие, пусть и чужие, слова – но говорил их с таким мученическим преодолением самого себя, что так и хотелось пожалеть его заодно с Юрием Владимировичем. Глядя на нового Генсека, а ещё больше слушая его, народ уже не сомневался в том, что «встретимся через год» – это не только из литературы.
Отстрадав у микрофона – и не столько по Юрию Владимировичу, сколько по причине себя – Константин Устинович предоставил «чужое слово» министру иностранных дел Громыко. За тем выступил кузнец-штамповщик ЗИЛа Малин, которого сменил маршал Устинов. Заключили список «докладчиков» писатель Марков и в качестве земляка усопшего – первый секретарь Карельского обкома Сенькин.
Все говорили о покойном хорошо. Оказалось, что тот львиную долю внимания уделял именно тому «ведомству», которое представлял каждый, отдельно взятый, докладчик. В итоге каждое получило «львиную долю». Но этому обстоятельству никто не удивлялся: вон, Христос тысячи людей накормил пятью хлебами и двумя рыбами. Так, почему Юрий Владимирович не мог уделить большую часть времени каждому, отдельно взятому, чтобы хватило всем?!
«Торжественная часть» прошла на высоком идейно-художественном уровне. Как и положено, Юрий Владимирович оказался выдающимся Генсеком, выдающимся дипломатом, выдающимся полководцем и флотоводцем, выдающимся кузнецом-штамповщиком, выдающимся писателем-читателем и выдающимся земляком. То есть, оправдал надежды и чаяния всех слоёв общества. Хотя недосказанность чувствовалась. И не слов в адрес Андропова – а слов и дел Андропова. От Юрия Владимировича в народе ждали не «андроповки» и «улова на остановках», а б`ольших плодов от более плодотворной деятельности. Вероятно, поэтому в моменте прощания чувствовалось нечто формата «Прощай, Антонина Петровна – неспетая песня моя!»
Когда Юрия Владимировича определяли за Стеной, Романов и Горбачёв обменялись друг с другом многозначительным взглядами. Так, словно давали понять друг другу, что «дружба между народов» исчерпала ресурс. «И вечный бой! Покой нам только снится».
Полковник наблюдал за процессией и её участниками с одной из гостевых трибун: порадел Григорий Васильевич. Но он прибыл сюда не в амплуа зеваки: он находился на работе. Его интересовали нюансы – и не в речах, которые, по большому счёту, были одинаковыми, как речная галька. Его интересовали классические вопросы: кто, как и с кем? В том деле, которым он занимался, мелочей не было.
Результаты откровенно разочаровывали. Романов и Горбачёв, хоть и стояли на трибуне рядом, в продолжение всей церемонии не обменялись друг с другом ни словом, ни взглядом. Не раскрылись и остальные участники «большой игры». Полковнику оставалось лишь признать, что дело «политического макияжа» у этих людей поставлено хорошо…
– Ну, и к каким выводам ты пришёл?
Романов замёрз, был недоволен собой и окружающими – а потому излучал отнюдь