хотела уменьшиться до маленькой едва заметной прозрачной капли.
Вот и всё, что мы о ней запомнили.
“Да неужто это и «всё»?” – воскликните Вы горячо, с надрывом и болью в голосе.
– Увы … именно, и “всё”.
Папа часто спрашивал нас, начиная с «А помните, как ?…», но спрашивал с опаской, не желая услышать от нас так огорчающего и разочаровывающего его, нашего «Нет», с отрицательным мотанием голов. Выдавать нам этого «Нет» болезненно не хотелось, и мы его как можно тише, заглушённее выдавливали, при этом, как бы, вымаливая прощение за то, что ничего из этого «А помните как ?…» мы вспомнить так и не могли.
Папа редко когда был весел, но он так старался, так старался, чтобы в нашем доме был смех, юмор, лёгкость и, чтобы всё это было естественным и неподдельным.
Он вырастил нас один, никогда так и не женившись вторично. Не помню я, чтобы он хотя бы раз сходил на романтическую встречу с женщиной. Единственными женщинами, которые и появлялись в нашем доме, были прислуги, ватагой, с говорливым шумом заваливающихся в наш дом еженедельно: убирать его и выскребать. Повзрослев, я не раз слышала, что Папа, якобы, «ненавидел женщин», что было очередной ложью, одной из многочисленных, которые нашёптывались о нём, вываливаясь изо всех дыр и человеческих помойных ям.
Так мы прожили 15 лет.
На 24-летие брата и моё 22-летие – он попросил нас обоих непременно приехать к нему. Но мы бы и так приехали, без его приглашения: брат и я, всегда праздновали дни рождения вместе и всегда, с Папой. Дело в том, что мы оба умудрились родиться с разницей лишь в 1 день. В один день и 2 года. Да ещё и в конце Декабря – 26 и 27! Так что, Рождество, Дни рождения, Новый Год, а затем – Православное Рождество – 7 Января, – мы аккуратно праздновали каждый год вместе. Но в этот раз, Папа настоятельно попросил нас приехать, что нас, конечно, порядком смутило и обеспокоило: «Стареет» – согласилась я и брат – «думает, что до следующего года может не дожить».
Ему было уже 75.
– Что-то мне не по себе: тяжесть на душе, – бросила я брату, с необъяснимой дрожью и рассеянного смятения, подходя к входной двери. – Тревожное и дурное у меня предчувствие, и оно множится с каждой поступью.
– У тебя всегда это «дурное предчувствие, – рассмеялся он в ответ. – Ты в нём уродилась !
Папа заслышал и завидел нас из окна коридора, когда мы подъехали на такси, поэтому, дверь он широко распахнул, когда нам оставалось топать ещё шагов 10:
–– Ну, вооот, приеехали! – растягивая жадно поприветствовал он
Я первой шагнула за порог в дом, Папа тут же двинулся в мою сторону, щедро затянул в объятья, ткнулся лицом в моё пальто, всосался в него носом и выразительно шмыгнув, тут же укоризненно отпечатал явно заранее подготовленное, строгое:
– Засранка, Аграфенка! Ты опять куришь!
– Ну-ну, Па-ап! Не ворчи, не ворчи! Ты-то ведь и сам не переставал никогда! – так же заранее подготовленное и повторяемое из приезда в приезд, гордо отпарировала я ему в ответ, с весёлым смехом,