замолк, словно горло перехватило клешнями.
–– Так-то… – уже совсем тихо заключил Папа. Чуть отодвинул меня от себя и жестом руки указал мне вернуться обратно на диван.
Лицо его выражало муку нечеловеческую, вселенское страдание: всё что скапливалось и удерживалось в нём за все эти годы – наконец-то вырвалось наружу.
Папа смолк, по-прежнему дышал с трудом: он страдал от тяжёлой формы Хронического обструктивного заболевания легких (ХОЗЛ), но никогда не прекращал курить. В оцепенении я и брат слушали, не вставляя ни слова и ни звука.
Успокоившись, он скашлянул мокроту в бумажное полотенце, осмотрев, содержимое и, закурив очередную сигарету “Marlboro”, продолжил осевшим голосом:
– Мама умерла от астматического приступа, да, это – так, совершенно верно. Только вот от астмы она умерла за год до своей, так сказать… окончательной смерти. Пережила клиническую смерть, но выжила.
– Что!?! – вскинулась я с братом одновременно, привскочив на диване. Кровь так и отлила из наших сердец. – Отчего же она умерла? Чёрт возьми! Почему ты ничего нам не сказал? Столько лет? Зачем было обманывать? Скрывать??? Мы же давно не маленькие дети! Отчего же она умерла, тогда? – Мы снова рухнули на диван.
– Ваша Мама так попросила в предсмертной записке не рассказывать.
– Пред …. пред …. смертной??? – заголосили в унисон, я и брат, – что значит, «предсмертной»?
Багровая краска ярости на лице Папы, внезапно сменилась на мёртвую бледность, которая разлилась по его лицу и затуманила все черты. Руки заметно дрожали. Нервически, он достал из пачки бумаг небольшой листок бумаги, сложенный вчетверо. По лбу уже видимо сочился пот.
Папа опять привстал с кресла, протянулся к рулону бумажного полотенца на столе, отстрочил кусок, вытер пот и присел обратно, вернув своё внимание к небольшому листку бумаги, на котором рукой был написан какой-то текст. Он продолжил, бессмысленно, складывая его вчетверо, разворачивая, и снова складывая:
– После того, как Вас к нам вернули, через более чем 4 года, Мама прожила совсем недолго. Проснувшись одной ночью, она смешала только что наполненные аптекой новые рецепты бензодиазепина и снотворного, добавила мои рецептурные сильнодействующие болеутоляющие и захлестнула всё это смертельное месиво целой бутылкой вина. Утром, когда я проснулся, её тело уже было холодным.
Наступила тишина. Я с братом пытались всё это уложить в сознании. Мы впали в жесточайший ступор: ни говорить, на плакать, не двигаться мы были не в состоянии. Меня бросило в жар, затем в холод, я привстала с дивана и снова свалилась в него, схватив при этом руку брата. Наконец, я пробила напряжение и начала:
– Значит … она свела счёты со своей жизнью … Но – почему? Я не понимаю. Нас же вернули, и счастливая жизнь снова началась! Живи да радуйся! Чего ещё надо было?
– Я думал, что Ваша Мама была умнее, чтобы совершить самоубийство. Бог свидетель, я сделал всё, чтобы этого не произошло. Она под конец, совсем безнадёжно запуталась… или – наоборот: распутала весь клубок и осталась ни с чем.