записка была ещё лаконичней: «Скоро ветер подует в Ваши паруса».
– Нет, он издевается! – негодовал Арон. – Какие паруса?!! Мы с тобой сидим тут ахинея знает сколько. Скоро заплесневеем, как древесные грибы под июньским ливнем.
– А по мне тут неплохо, – возразил король, с удовольствием оглядывая апартаменты.
С жильём им и вправду повезло. На постоялых дворах существовали свои законы гостеприимства, и хозяин изо всех сил старался не заострять внимание на двух посетителях, закутанных с ног до головы. Но всё же он не удержался и крякнул, когда Галахад попросил предоставить им комнату «со сносными условиями за умеренную плату». Здесь окончательно стало ясно, что таиться дальше бессмысленно; Галахад лишь выразил надежду, что его белая лошадь, подаренная Магистром накануне и с почётом опредёленная в стойло, доживёт до отъезда в мире и покое и не будет разорвана на автографы.
– Давным-давно у меня был конь Галарих, Вороной Вихрь, – поделился король с другом, вспоминая тот вечер. – Его ещё называли «Затмевающий Звёзды». Вот за кого я не стал бы переживать! Этот конь мог лягать обидчиков всеми четырьмя ногами, кусать их и одновременно пытаться сбросить того, кто осмелился залезть ему на спину. То есть меня. Понятно, что с таким характером ему не удалось просуществовать долго. Я молился Творцу и просил даровать Галариху бесконечную жизнь, но мои молитвы не были услышаны, и я не виню Всевышнего. Немир с самого сотворения стал для него большой проблемой, которую не стоило увеличивать за счёт лошадей и их жертв.
– Вы уже приступили к Вашим мемуарам? – поинтересовался Арон.
Галахад озадаченно посмотрел на лист бумаги, лежащий перед ним. От нечего делать он нет-нет да и принимался творить, но желанные плоды не спешили сыпаться с ветвей древа фантазии. У короля не было вдохновения, и окружающая обстановка тому способствовала. «Комната со сносными условиями за умеренную плату» была лишена небрежного очарования, свойственного жилищам пишущих людей. Всюду прибрано, ни складок, ни вмятин, обои хоть и в цветочек, но сравнительно новые и, главное, вызывающе чистые стёкла на окнах. Последние не оставляли никакого шанса свободному творчеству. Рисование пальцем по стеклу, очень помогающее мыслительному процессу, было здесь невозможно. Оставалось только бестолково марать бумагу, чему королевское сердце упорно противилось.
– Не могу же я начать свою биографию с истории про лошадь! – пожаловался Галахад.
– Какая разница, с чего начинать книгу, которую гарантированно издадут миллионными тиражами! – заметил Арон и зевнул. – Если я Вам больше не нужен…
Галахад отпустил его чисто королевским жестом, и Арон удалился в свой угол.
Желтоватый круг, прорисованный светом настольной лампы, становился всё отчетливее по мере того, как сгущалась темнота. Галахад продолжал сидеть, пытаясь вызвать в памяти потрескивание