то позвать Иминзцяна на собрание, а то и поговорить, у Асима холодели руки и ноги и перехватывало дыхание.
Серьезный, надежный, всегда внушавший Асиму доверие и уважение замначальника бригады Жаим – и вдруг каким-то непонятным образом вырастил с головы до ног совершенно не соответствующую представлениям старшего поколения дочь, эту девчонку, которая еще и наперекор всем нормам к имени своему прибавляла «бейвей»: Турсун-бейвей – то есть «наставница»! Это уж совсем все с ног на голову! Чтобы защитить своего сына, никогда особенно не общавшийся с людьми Асим специально нанес «визит вежливости» Жаим-джану, а там и задал родителям этой Турсун-бейвей три вопроса: во-первых, почему она до сих пор не замужем? – во-вторых, почему иной раз повязывает головной платок на шею и ходит с непокрытыми волосами? – в-третьих, почему Турсун-бейвей, работая на пшеничном поле, надевает не юбку, а штаны? После Асим высказал еще и два пожелания. Первое: усилить контроль за Турсун-бейвей. Второе: больше не позволять ей общаться с его сыном.
Жаим ничего не сказал, а мать Турсунай, Зайнаф, начала громко смеяться.
– Вай, брат Асим! Ты что же, думаешь, твои штаны отвечают старым традициям? Пойди спроси старцев-мусульман: разве раньше в Кашгаре мужчины не носили юбки с разрезом впереди? А что до женщин, то раньше не то что волосы – лицо нельзя было показывать! Теперь, раз можно выставлять наружу и нос, и глаза, и рот – то почему же нельзя волосы?! неужели волосы опасней, чем рот? И к тому же Турсунай-бейвей следит за чистотой: она каждую неделю два раза голову моет – не то что уважаемая сестра Нишахан, у которой по волосам ползают насекомые. Что же до замужества, то вам, уважаемый, сперва бы подумать о своей Аймилак!
Визит Асима кончился ничем. Мало того, что развязное поведение Зайнаф добавило нового беспокойства, так еще и – ну совсем нельзя было такого ожидать! – Жаим тоже сказал:
– У молодежи своя жизнь, свой путь.
Ну просто ужас!..
Однако если сказать, что Асим ни днем ни ночью места себе не находил от волнений или был на грани нервного срыва, то это будет не совсем правдой. Другой бы кто спросил: ну как же человеку жить с такой тяжелой ношей, не чувствуя вкуса пищи, не находя себе покоя? В действительности же чрезмерное постоянное переживание и тревога могут стать привычными, перейти в обычное состояние настороженности: человек всегда неукоснительно соблюдает правила и благодаря этому достигает особого душевного равновесия. Если бы не было этой тревожности, Асим не чувствовал бы жизни и собственного бытия, и вот тогда-то он, может быть, и не мог бы спокойно есть и спать; как, например, неподготовленный человек, попавший в состояние невесомости. Вот тогда-то и было бы ему тяжелей и страшнее во сто крат! Заметим еще, что страх и тревожность вовсе не противоречат тактике самоуспокоения и самодостаточности; иногда они так же неотделимы друг от друга, как две стороны одной монеты. Вот, к примеру, переживая за судьбу Иминцзяна, Асим отнюдь не переставал