аренды и против гегемонизма на общем собрании он не осмеливался даже взглянуть на сцену и уж тем более не решался выступить с обвинениями против Махмуда, причинившего столько зла его семье; однако когда обвинения достигли накала, Асим забыл обо всем: ведя за собой однорукую дочь, он вышел на сцену и – расплакался. В день, когда приговор Махмуду был приведен в исполнение, он не только не ощущал страха, но и собственноручно зарезал барана, чтобы вся семья поела плов. В теории он по-прежнему придерживался своей философии «самоустрашизма», однако на практике верх постепенно брали покой и самодостаточность: уже и то хорошо, что не холодно и не голодно. В его доме стало понемногу прибавляться керамической и деревянной посуды, ковриков. Старый домишко он снес и поставил на его месте новый, повернутый в южную сторону, из трех комнат, с просторными навесами вдоль стен дворика, с резными деревянными ставнями на окнах. Сад Асим полностью обновил, взяв в сельхозе воинской части по сходной цене хорошие сорта винограда, которым тут же заполнил огромные стойки для лозы перед домом – это принесло ему не только душевный покой, но и немалую прибыль.
Асим любил цветы; его дворик был полон самых разных цветов, оставался лишь узенький проход, и люди, входившие к нему, должны были пройти в этих зарослях метров десять, прежде чем можно было разглядеть сам дом. В детстве Асим слышал от одного старика, что цветы по сути своей – принадлежность небесного рая, его эмблема и знак; что Творец подарил людям лишь малую часть этого великолепия – чтобы утешить тех, кто живет на земле, и дать им весточку из небесного сада.
Конечно, фарфоровые пиалки, виноград «дамские пальчики»[7] и пламенные георгины вряд ли могут быть причиной для страха. Однако «философия», глубоко пустившая корни в душе Асима, не сдавалась; очень скоро у него обнаружился новый источник беспокойства – его дети.
Старшей дочери, Аймилак, в этом году двадцать лет; отучившись семь лет в сельской школе, она уехала в город, поступила в медицинский техникум. Тогда Асим это одобрял: однорукая девочка – много ли от нее проку; если останется дома – сколько будет трудодней? Пусть учится медицине; кто знает, глядишь – станет получать зарплату, юаней сорок в месяц; люди говорят, сейчас дочку иметь даже ценнее, чем сына; сын женится и во всем по дому будет слушать невестку, а девочка пусть и уйдет в другую семью, все равно будет заботиться о родителях. Но год назад мать Аймилак заболела и слегла, и это подкосило старика; не только потому, что они с сыном не умели печь лепешки, раскатывать и тянуть лапшу и не могли теперь поесть нормальной еды, а скорее потому, что им пришлось больше делать по хозяйству: больше косить травы, рубить хвороста, намного больше выбивать и подметать циновок – а это напрямую отражалось на доходах. Поэтому Асим решил, что Аймилак надо вернуться домой и заниматься хозяйством. Ход его мыслей изменился: все равно дочка великих дел не свершит, выйдет замуж и будет жить в чужой семье, так пусть пока в доме