поставить зонт и шезлонг под ним, так тут красиво, – сказала почти хозяйка, и ее старший сын обрубил нижние ветки, чтобы стало липе полегче.
– Да, поставим, – согласился почти хозяин и в первый же день своего владычества вынес из дома нечто, положил под липу, благо рядом с дверью в дом, и сказал: – Пусть пока тут полежит. Потом уберу.
С тех пор прошло пятнадцать лет.
Каждый день нашего пребывания в этих краях куча подрастала то на доски, то на гнилые бревна, то на кирпичи, а то еще на бог знает какую непонятную утварь. А в этом году она торжественно увенчалась старым диваном с откидными валиками. Диван, обитый протертым гобеленом, совсем распался, пружины выскочили, за что он и был удален из сеней, где служил лежанкой для прочего хлама. Непочтительно брошенный на бок во двор, теперь он наконец промоет себя дождем, продышит ветром.
И вот куча громоздится под липой прямо напротив входа в нашу разбитую лачугу, но никто не задирает хозяина участка. Разве стоит огорчения мужа какая-то куча, пусть даже напротив ворот? Другое дело, если бы речь шла о чем-то серьезном.
– А вы бы своему сказали, чтоб разобрал.
Улыбаемся.
– Где же птенец?
– Да они переместились! Они его переводят, окружают втроем и вразвалку ведут. Видно, не удается поднять – тяжел.
– Втроем? Значит, не просто родители, а еще и сородич с ними…
– Да, всем миром спасают дите.
А люди?
Холод наплыл, просочился под крышу.
– Что будет, если все же растопить эту печь? Ребра дрожат.
– Посмотрим, что будет. Топить?
– Утром.
Небо в закате розовое, облака перистые – и впрямь птицами. Прохладно на улице, но все же теплее, чем в доме. Фундамента нет, из-под пола ползет сырость. Сильно подвел июль.
– Почему утром?
– Протопим, подсушим, потом проветрим, если будет жарко. А печку точно не опасно трогать?
– Увидим.
И правда.
– Хозяева! Кто дома?
Проходит, садится. Угощаем чаем. Рассказывает: на пенсию выходить нельзя никак, тогда не купить подарков внукам. Вот и работает – в следственном изоляторе медсестрой. Неподалеку, в маленьком городке. Тут вон в деревне вскрыли бабкины сундуки, вещи перебрали, просушили, и она на работу отвезла. Людей в изолятор привозят то без одежды, а то лучше бы ее не было. Или приходится сразу жечь, вот и годится все. Отдала, так еще просят. А нет больше. Почему трудно, работа как работа, она довольна. И хорошо платят, двенадцать тысяч в месяц.
– Двенадцать?
– А ты получаешь больше?
– У меня есть вещи крепкие. Возьмешь?
– Еще как возьмешь!
Ребра впрямь ходуном ходят.
– Давай пройдемся под закатом?
Идем молча. Думаю: она довольна. Работа есть, на что купить внукам – тоже. Силы на внуков еще остаются. Идет, улыбается небу. Потом руками всплеснула и бегом домой – бак с печи снимать. И машет мне от забора:
– Прогуляемся