его на диван!
Когда Лозгачёв подхватил тело Сталина под руки, тот неожиданно слабо застонал, не открывая глаз. Картина пребывания без сознания была стопроцентно достоверной.
«Вот это очень кстати!» – одобрил Браилов Хозяина, водворяя ноги того обратно на диван.
– Семён Ильич, что с товарищем Сталиным?
Голос Лозгачёва дрожал от неподдельного страдания: честный и простодушный, он ещё не научился подделывать его.
– Ты ведь спец?
Вопрос требовал активного включения Браилова в работу, и он наклонился над Хозяином. Некоторое время он старательно работал «по линии диагностики». Работал специально для Лозгачёва и тех своих коллег, которые не отважились просочиться в апартаменты Хозяина всем корпусом, выглядывая из дверей лишь отдельными фрагментами. Наконец, он разогнулся, и посмотрел на Лозгачёва печальными глазами. Конечно, глаз своих он видеть не мог, но ему хотелось верить в то, что взгляд их был именно печальным. Он ведь поработал над образом, и не хотел, чтобы тот не оправдал его ожиданий.
– Судя по внешним признакам, налицо кровоизлияние в левое полушарие головного мозга на почве гипертонии и атеросклероза.
– А?
На более «развёрнутый» вопрос Лозгачёв оказался неспособен. Научность диагноза, если и не «убила» его, то пришибла изрядно. По этой причине он не только прибавил в потоотделении, но и начал заикаться.
Научность Браилова не пропала втуне, и теперь он мог спокойно (обречённо, то есть) вздохнуть, и с сожалением развести руками.
– Развивается правосторонний паралич с потерей сознания и речи. Сам ведь слышишь, как он хрипит…
Совершенно раздавленный случившимся, а ещё больше разъяснениями Браилова, Лозгачёв затряс головой.
– И что… будет? А?
Последние остатки надежды слабо брезжили в его глазах, «местами» переходя в религиозную веру. Ему очень хотелось надеться и верить в то, что ничего страшного в положении Хозяина нет, и друг Семён обязан укрепить его в этой вере. Но друг Семён почему-то «не соответствовал».
– Кровоизлияние в мозг постепенно распространяется на все жизненно важные центры, и человек медленно и мучительно умирает от удушья. Проще говоря, от острой сердечной и лёгочной недостаточности.
– Брось ты свою терминологию! – совсем не картинно потрясся Лозгачёв, блестя слезами, отнюдь не скупыми и не мужскими. Он, хоть и не умирал мучительно от удушья, но безжалостными словами друга мучился не меньше потенциального обречённого. – Можешь ты мне прямо и по-русски ответить: товарищ Сталин будет жить?
Браилов молча помотал головой. Для большей выразительности он даже собрался шумно потянуть носом, но в последний момент передумал: это «понизило бы градус трагичности».
– Нет?!
У Лозгачёва подкосились не только ноги, но и голос.
– Товарищ Сталин обречён…
Браилов