так тревожиться, возвращайся домой и будь покойна, ничего с твоим сыном плохого не случится, я гарантирую. Ребят в этом возрасте забирают в армию, а твоему сыну капитан, возможно, хочет предложить какую—нибудь должность, и твой Василек еще кучу денег заработает.
– Не надо мне денег, ни серебра, ни золота. Оставьте мне ребенка и все тут. Весна на носу, кто пахать, сеять будет? А потом… чует мое сердце: что—то недоброе надвигается, – и Оксана расплакалась.
Василий Михайлович готов был помочь не только ей, но и всем, только не знал как. Все же есть кое—кто выше его. Это горбун и капитан и потому не решился рисковать своей карьерой.
– Ну, хорошо, – пообещал он, – потерпи до утра. Утром вернется капитан – я поговорю с ним. Что—нибудь сделаем, а теперь иди домой, ложись спать: утро вечера мудренее.
Оксана подошла к решетке, схватила руку своего сына и начала покрывать ее поцелуями и поливать слезами.
– Мама, иди домой, нас завтра все равно отпустят. Мы ничего ведь не нарушали, мы просто гуляли по улице, и нас Горбун, да Вошканюк с Костяком попросили на беседу к капитану, а он, оказывается, уже уехал. Все будет хорошо, не волнуйся, мама.
Но мать не унималась, ибо никому, кроме матери, не дано такое ясное шестое чувство в отношении своего ребенка, никто, кроме матери, не способен так безумно, так бескорыстно любить свое дитя, так тревожиться за его настоящую и будущую судьбу. Если бы ее единственный сын смог ответить на материнскую любовь такой же любовью, он в этот вечер сидел бы возле нее и не проявил такое легкомыслие, когда беседовал с активистами, ведь это он бросил клич: пойдем, ребята, побеседуем с капитаном. Что здесь такого?
И таких детей ждет расплата: они расплачиваются, когда сами становятся родителями и когда их дети платят им тем же.
– Васильку, кровинка моя, я всю ночь спать не буду, я буду молиться, чтобы завтра снова увидеть тебя. До завтра, сыночек.
Она подошла к двери, и еще дважды оглянулась на сына покрасневшими, полными слез глазами, но Василий, смущенный материнскими чувствами и поведением в присутствии его товарищей, забился в угол, и мать его уже не видела.
Другие родители разошлись по домам около часу ночи. Только после этого Корнута засобирался домой. Его первый рабочий день был очень длинным и беспокойным. Положив гербовую печать во внутренний карман пиджака, а поименную книгу под мышку, он попрощался с часовым Покривчаком, торопливо засеменил по тихой, темной, безлюдной улице по направлению к дому.
5
На следующий день председатель встал гораздо раньше, чем обычно и отправился на работу, когда еще было темно. В КПЗ ни одного человека.
– А где же ребята? – спросил он у дежурного.
– Их увезли в три часа ночи, – ответил дежурный. – Черный воронок подъехал, их погрузили, запломбировали дверь – и ку—ку!
Председатель схватился за голову;