страдать начали или схоронили кого-то?..
– Не угадали, мадам Сироткина… Я вообще-то редко пью… и хоронить мне, пожалуй, некого; один я… Как перст один на земле…
– Почему тогда вид такой, как будто тебя из бомжатника выпустили?..
– Так уж сложилось… Некуда бедному крестьянину податься…
– Ну, насчёт крестьян, ваша светлость… Куцанков – кажется, так вы сказали? хочу сразу вам возразить и объявить, без бледности на зубах и на теле… Не мне это вам говорить, потому и темнить вам не стоит… Вас, Геннадий, речь выдаёт – диалект. Вы городской и с образованием. У вас это со всех дыр выпя- чивает… Скорее всего, вы откуда-то из Москвы или Ленинграда, но не мест- ный. Я ещё в тот раз хотела, вернее собиралась, вам кое-что сказать по этому поводу, но право, не сложилось тогда… – впрочем, глядя сейчас на вас… —
была не была!.. Не пропадать же вам и дальше, и всё на том же месте!.. Я то- гда с вами как-то не совсем по-людски обошлась, и чтобы загладить вину пе- ред вами… В общем так. Вернуться прямо сейчас домой, я не смогу, имеются ещё неотложные дела в городе. Хотите, адрес свой дам и к вечеру подхо-
дите, хотите, пошли за компанию с нами, если располагаете временем…
– Чего, чего, а этого добра у меня через край… – Сказал Иван Ильич, испыты- вая в душе в эту минуту нахлынувшую волну блаженства и радости. И в это мгновение в душе его буйной благодати, Гендошу вдруг показалось и даже
будто бы померещилось, что там, где-то вдали, в просвете переулка, в дымке тумана над Доном, которого в ветряную погоду никогда не бывает, что-то
происходит мистическое. На самом же деле – это была какая-то пелена на глазах, но ему почудилось, что его жизнь, Побрякушкина, жизнь бывшего ди- ректора крупной текстильной фабрики сделав замысловатую петлю, совер- шила новый восходящий виток к светлому и счастливому бытию человече-
скому. И дальше… – дальше ему уже не придётся прозябать в подворотнях, прячась в подъездах, дрожать, как в осеннюю, так и в зимнюю пору по свал-
кам – «грачам», а при затянувшемся холоде и ненастье, долгими и мерзкими ночами зябко стучать зубами, сидя в какой-нибудь норе, в кромешной тем- ноте… В эту минуту голос Клавдии вывел его из раздумий.
– Ну вот и прекрасно… Мальчики!.. – повернувшись лицом к «племяшам», позвала она бестолковых своих слуг, будто своих непослушных детей, – бе- рите в свою мужскую компанию – вот, Геннадия, и для вас он с этого часа бу- дет – дядя Гена, уразумели, негодники?!.. Двое хорошо, а трое всё-таки
лучше. Бог троицу любит. Не так ли?!.. Кто не согласен, сегодня спать будет на голодный желудок…
– А где он спать у нас будет?.. лишнего места у нас нету, а под кроватью он не захочет, а?.. – спросил усмехаясь, по хамски, Хомяк-Сундуков.
– На толчке, в туалете, – с ехидством поддержал, подсказал Капуста, и зака- тив глаза, как ненормальный заржал.
– А ну