или возничего ─ в оригинале: <…> et tant d’espèces monnayables, au signe du thon ou de l’aurige <…> Загадочное созвездие Тунца (фр. thon, лат. Thunnus), очевидно, шутка автора. Букв. «в знаке тунца или возничего».
***
…Почесть и Море! Раскол Великих! Лучащееся мученье [прикованного] на траверзе Века ─ у Сен-Жон Перса: <…> Honneur et Mer! Schisme des Grands! Déchirement radieux par le travers du Siècle… <…> Здесь, вероятно, отсылка к мифу о Прометее (Προμηθεύς, др.-греч., «предусмотрительный», «осторожный»), рассказанному Гесиодом30.
V. Речь была Женщиной, слагающей стихи
Речь была Женщиной, слагающей стихи:
«Горечь, о, милость! Где ныне благовоний дым?… Поелику маковое семя брошено в землю, к тебе, напоследок, обращаемся, бессонное Море живущих! Ибо для нас ты ─ нечто бессонное и опасное, словно залетевшее под сквозной полог насекомое. И глаголем: мы видели его ─ Море исполненное женщин, [кои были] прекраснее [отпущенной на волю] погибели. И знаем отныне, что только ты величаемо есть и хвально,
«О, Море, растущее в наших грёзах, словно не имеющее предела поношенье, словно непристойность священная, о, ты, давящее на высокие стены нашего детства, раздувшись словно срамная опухоль и ниспосланная свыше болезнь!
«Незаживающая язва в нашем боку ─ словно печать вольноотпущенника, любовь, устами коснувшаяся раны ─ словно кровь богов. Любовь! Любовь бога сродни инвективе, когтищи, в женской плоти нашей блуждавшие и рожденные разумом сонмы летучие на непрерывности зыблемых вод… Ты истерзаешь, кротость,
«До той притворной стыдливости души, которая рождается в неестественных наклонах шеи и на арке плотно сжатых губ с обращенными дóлу уголками ─ эта болезнь поражает сердце женщин, словно пожар [расцветших] алоэ, словно пресыщенность богача, окруженного мраморными изваяньями, мурринами.
«Час настаёт, вздымаясь в нас [волною], который мы не чаяли увидеть. Мы слишком долго ждали на [высоких] кроватях наших, когда же, наконец, ворвавшихся толпа со стен домашних факелы сорвёт. От вечера сего ─ и рожденье наше и наша вера. Там, где мы сейчас, ─ в своём ряду, в доверие втеревшись Городов, ─ ещё нас держит дух кедровый и запах ладана, но на губах у нас ─ солоноватый моря вкус,
«От солоноватости моря, пропитавшей наши простыни, въевшейся навсегда в наши высокие кровати, и ведут свое начало поношенье и подозренье (в конце концов выливаясь в интимнейшую из ночей), вьющиеся, подобно виноградным лозам, по всем беседкам на земле, по всем тенистым перголам.
«Пусть лёгкими будут шаги ваши, божества преддверия и алькова! Одевальщицы и влас наших Завивальщицы, невидимые Блюстительницы, о, все вы, за нами стоящие во время публичных торжеств с поднятыми навстречу морским огонькам громадными своими зеркалами, в которых отражается призрак Града.
«Где же вы были вечером сим, когда оборвали мы ниточки, что с яслями блаженства связывали нас?
«А вы, те, кто ныне там, божества крыши и террас, Властители! Сеньоры! Повелители бича! О, мэтры танцевальных па, смущённо предстоящие