не позволяю ей взяться за дверную ручку, перегородив своим телом путь. Наконец подруга поднимает свои глаза, в зрачках коих мелькает синее пламя ярости и раздражения, тем самым испугав меня до чертиков. Аж мурашки по телу пробежали. На меня будто смотрит не подруга детства, а злейший враг.
– Ты куда? – первое, что пришло в голову спросить.
Ро демонстративно громко фыркнула, вложив в это действие все своё негодование, предназначенное в первую очередь родителям, после выпрямляется.
– У меня есть дела, – делает шаг в сторону, а я за ней.
– Вообще-то мы договаривались посмотреть фильм, – наивно напоминаю я, сдерживая праведный гнев.
Почему бы и нет? Я тоже имею права свирепствовать, поскольку, несмотря на измотанность, я явилась к ней домой, дабы провести вечер вместе, но Фишер вдруг посылает меня к чертовой матери. Очень мило, нечего сказать.
– В следующий раз, – без всяких чувств произнесла Роуз, круто увернувшись и пройдя к двери, за которой через миллисекунду скрылась.
– Роуз! Стой! Вернись сейчас же! – подорвалась с места Реджина, заводясь по-новому.
Она, сжимая кулаки и сдерживая слезы обиды, усмиряет свой порыв, осознав, что кричать и просить вернуться бесполезно, опускает голову в пол и кладёт покрасневшие ладони на макушку, точно корит себя в чём-то. А, быть может, так и есть.
Страшный осадок остался на душе, и мне нечего сказать, как и нечего менять; я бессильна.
За все годы дружбы с Роуз подобного не происходило. Реджина очень любит свою дочь, пылинки сдувает, исполняет любые прихоти, к примеру, тот же переезд в иной штат с парнем… Что заставило мать так сорваться?
– Я налью тебе воды, а ты пока сядь на диван и успокойся, – со вздохом встаёт с места мистер Фишер, не смея глядеть в мою сторону.
Им стыдно за сцену, которую мои глаза не должны были видеть.
Реджина, держась за сердце, тихонько падает на диван и поправляет волосы. Она вдруг резко постарела на десять лет, и, думаю, всему виной стресс.
Решив, что стоять в дверях как минимум некрасиво, разуваю ботинки и приближаюсь к миссис Фишер, неловко кусая нижнюю губу. Случайно отрываю кусочек сухой кожи и ощущаю на языке железный привкус.
– Что произошло? – уверенно спросила я, тоном не выдавая ничего лишнего.
Например, ту же неловкость, жалость, стыд?
– Рэйчел, – разбито прошептала Реджина, подняв покрасневшие от слез глаза, – что происходит с Роуз? Почему она так изменилась?
Вопрос, произнесённый минутами назад, повис в воздухе, заставляя дышать им, чувствовать его на коже, словно холодный липкий пот. Стало резко интересно узнать, вытащить клешнями, возможно, страшный ответ, но пока мы просто сидим в тишине, думая о своём, буравя отстранённым взглядом любые углы в комнате.
Я прокручиваю первую встречу с подругой спустя продолжительную разлуку, вспоминаю не очень тёплый приём, её пьяные объятия, рассказ о расставании со Скоттом и ничего не понимаю. Как такое возможно? Роуз