Чердаки стали закрывать после пожара в восемьдесят восьмом в доме на проспекте Свободы, где по сей день первый этаж занимает отделение «Свисса Банк». Говорили, бродяга развел костер, хотел вскипятить воду, а сам тут же помер. В полиции долго ломали голову, чей скелет. Однозначно, дело пахло убийством – кости свежие, одного-двух дней от роду. Да при том детские. И тянулась вся эта котовасия до тех пор, пока Оскар Келли не вспомнил, что мальчишке снимали слепки зубов. Все сошлось. Скелет принадлежал его сыну. Саймону Келли.
Когда Эмос Андервуд назвал имя мальчика, он посмотрел куда-то вдаль на воображаемую точку в пространстве. Иногда такой взгляд называют пустым. Но дальнейшие слова начальника полиции лишь подтвердили вывод (и не один, если на то пошло), который Аарон сделал, в ту же секунду.
То была не пустота.
Каким-то образом имя Саймона Келли задевало прожженного копа – человека того типа, о которых все думают, что чувства совсем не про них.
– Некролог, – сказал Эмос Андервуд, – вопреки газетным традициям, напечатали на первой полосе. Огромная фотография в пол листа. Пятнадцатилетний пацан, в желтом поло, челка на правую сторону, волосы выжжены солнцем, веснушки, улыбка в тридцать два идеальных зуба, кроме переднего резца, где не хватало кусочка эмали – квадратика, ровно того размера, куда мог поместиться зубец от вилки.
На статью обратил внимание начальник полиции – Догерти. Его сын Роджер пропал весной восемьдесят шестого года. Город несколько месяцев стоял на ушах.
После находки на чердаке, все завертелось по новой – шерстили притоны; на улицах средь бела дня крепкие ребята в солнечных очках хватали бандюг, волокли в машину без номеров. В пути, с мешком на голове, допрашивали, угрожали в лесу закопать.
Саймон Келли был дружком Роджера Догерти.
Его убийство не было совпадением.
Весной восемьдесят шестого они кое-то натворили.
Глава 22
Андервуд замолчал. Они шли средним шагом, не очень быстро и не очень медленно, ровно так, как было необходимо, чтобы вести неторопливый рассказ.
«Наверное», подумал Аарон, «Андервуд вспоминал детали».
Они поравнялись с рыбаком. Сидя на камне тот ремонтировал рваную леску. Андервуд смерил мужчину взглядом, отвернулся и смачно сплюнул в подернутую рябью воду.
Он посмотрел на Аарона, и просил, не сбавляя шага:
– Курите?
– Бросил.
– Правильно, а я вот балуюсь иногда. – Рукой в перчатке Андервуд почесал бровь, пнул камень в воду. – Особенно, когда вспоминаю школьные годы. Мутные были времена, но хорошие. Все было проще. Все по настоящему. Никаких компьютерных причиндалов. Художники рисовали на холсте, музыканты играли на инструментах. А если твой ребенок напортачил, ты мог вынуть ремень из штанов и вправить ему мозги за считанные секунды, и никому не придет в голову лишить тебя родительских прав.
Аарон, закатил глаза, но ничего не ответил. Его детство,