подготовиться.
Вон наставника пригласили.
И цепку на шею повесили, мол, для ее же блага, а то ж дар, он такой, опасный без должного контроля. Цепка душила. И ночью Элиза просыпалась оттого, что того и гляди задохнется. Она умоляла матушку, но та оставалась непреклонна.
Нельзя. Дар…
Дальше слезы, уговоры…
Но матушка лишь отмахивается:
– Дорогая, не понимаю, на что ты жалуешься. Жених ждать, пока ты доучишься, не станет. А партия наичудеснейшая. Тебе стоит порадоваться, что тобой заинтересовались Ветрицкие…
Стоп. Ветрицкие.
Древний род. Богатый. И сестрица кривится, не скрывая злости: уж она бы… но у нее дара нет.
– Постарайся все не испортить, – матушка сама нащипывает щеки и хмурится. Стало быть, выглядит Элиза не так чтобы хорошо. Ничего. Она привыкла к собственной некрасивости.
А Ветрицкий хмур. Он старый.
Как папенька. Но по нему не скажешь, смотрится молодо, что заставляет сестрицу жеманничать. Впрочем, Ветрицкий в отличие от иных кавалеров не испытывает восторга и не спешит лишиться разума, но машет рукой и говорит:
– Замолчите.
И Стеша замолкает.
Ее глаза вдруг стекленеют, и сама она…
– Не стоит волноваться, это ей не повредит. Она будет уверена, что весь вечер меня очаровывала, а я поддавался. При внушении главное – использовать понятные людям образы. Позволите?
Он потянул за треклятую цепочку, и Элиза склонила голову.
Первый вдох дался ей… тяжело.
А Ветрицкий нахмурился:
– Стало быть, ее в принципе не снимали? Когда ваш батюшка написал мне, я, признаться, не думал, что все настолько… серьезно. Дышите. И если больно – кричите.
Она не кричала.
Стиснула зубы, пытаясь справиться и со слабостью, и с головокружением, чем заслужила одобрительный кивок.
– Ваш дар успели изуродовать, благо не окончательно… Но это я носить запрещаю. Ясно?
Элиза кивнула, впрочем, сумела сказать:
– Маменька…
– Ваша матушка пытается лезть в дела, в которых ничего не понимает. Но я сумею донести до нее свое неудовольствие.
Рядом с ним было…
Спокойно? Пожалуй. И сестрица, в кои-то веки замолчавшая, радовала премного.
– Итак, мне интересно, чего вы сами желаете? – жених предложил руку, и Элиза ее приняла. А заодно задумалась: чего она желает?
Никто и никогда не спрашивал.
Никто и никогда…
А она сама…
– Не знаю, – честно ответила она, хотя с ответом ее как раз таки и не торопили. Ветрицкий же кивнул, соглашаясь будто, что вот так, с ходу, и не поймешь, чего пожелать. – Я… наверное… научиться, как вы… и стать хорошей женой…
Элиза запнулась. Вздохнула. И призналась:
– Только вряд ли получится…
– Почему?
– Я ведь… я не слишком красивая. И глупая. И неуклюжая. И музицировать не умею.
– Поверьте, – он позволил себе легкую усмешку, – я в состоянии купить себе театр, если уж потянет