и может быть механической. А от чрезмерного возбуждения стеньга совсем не топырится. И вообще хуй непредсказуем – живёт своей жизнью. Ни один мужчина не может им управлять, как капитан такелажем. Ассоциировать чувака с его хуем – всё равно, что путать наездника с лошадью. Так что, когда ты ебёшься, тебя, вместе с тем, сильно наёбывают. Что же касается техники задержания эякуляции, то тут сыграло роль то обстоятельство, что кроме презервативов, в СССР не было никаких противозачаточных средств. Презерватив можно было купить только в аптеке. Входить, краснеть, просить – это было неловко. К тому же, в презервативе я ничего не чувствовал, и член мой немедленно опадал. Так что, волей неволей, приходилось, как калиф в гареме, упражняться в самоконтроле. А упорство и труд – всё перетрут. Облизывая мне яйца, как в ГУМ’е мы облизывали мороженое с вафельного стаканчика, Габриэль сказала мне, что сделает мне подарок.
– Заслужил (сказала она). Но ты никогда не должен расставаться с ним. Никогда и ни при каких обстоятельствах, тогда он принесёт тебе счастье.
– А если не сохраню?
Если я не сохраню его (Габриэль оторвалась от своего занятия и придвинулась совсем близко к моему лицу, не переставая ласкать одеревенелый лингам, лоснящийся бутон которого грозился того и гляди, лопнув, вспыхнуть пурпурным лотосом.)
– Если ты не сохранишь его (я почувствовал, как вместе со словами её язык проник мне в ухо и щекочет уже где-то между извилин в центре мозга).
Мне стало смешно, я почувствовал, что сейчас фургон, наполненный нами, соскочит со скалистой зарубки, а Габриэль войдёт в вечность с хуем во рту, чтобы восклицание – хуяк! – было оправдано.
– Не бойся (сказал Габриэль, щекоча мне губами волосы на животе).
Удивительно то, что я, действительно, не боялся. Меня наполняла уверенность, причину которой я не мог объяснить. Габриэль была страстная и холодная одновременно. Это неожиданное сочетание. Находясь в руках искусного мастера, я чувствовал движения и хватку и отчётливо внимал её сильному желанию. Когда я ловил её взгляд, то мне казалось, что Габриэль всё равно, что она равнодушна к происходящему. Я, между тем, был доволен, что так долго тешил женщину, потому что моё собственное насыщение напрямую зависело именно от этого. Но я даже пощупать Габриэль как следует не сумел. Получалось несправедливо, женщина старается, потеет, пыхтит, попой дышит, а ты пейзажем любуешься и, получая несказанное наслаждение, чем-то в ответ платишь, но плата твоя, всё равно, совершенно не соответствует женскому труду.
Возвратившись на ферму, мы вышли из фургона, Габриэль взяла меня за руку и повела в дом. Я так и шёл с голой йелдой наружу, как недоумок. Болт торчал крылатой ракетой, нацеленной на полёт.
– Touche-moi mes fesses (войдя в дом, сказала она). Ça va te plaîre [42]
Я крепко взял Габриэль за её мясистую женскую долю. Пока мы вертелись по горному серпантину, во мне накопилось желание, теперь я чувствовал, как оно, переполняя мне лёгкие, начинает проливаться в пустой гулкий таз.