собственное подлинное существование в этом мире как будто ускользает от героя, оборачивается глубоким разочарованием, как, например, во время весенней прогулки: сверкающий на солнце снег в далеком овраге оказался рыхлым, грязным, тающим. «„И больше ничего?“ – спрашивал я сам себя. И жизнь мне показалась такой же: вот я проживу на свете столько-то лет и дойду до моей последней минуты и буду умирать?..» На «огромном пространстве земли» герою грезится пропасть: «Я тяжело лечу туда, вниз, куда упали все остальные».
Николай абсолютно равнодушен к социальным проблемам. Его волнуют лишь случайные события, находящиеся на периферии социальной жизни. Идеалы белого движения его совершенно не интересуют: он ощущает себя посторонним. Духовный наставник Николая, дядя Виталий, вовремя развеял его иллюзии: «Посмотришь как убивают людей, как вешают, как расстреливают. Все это не ново, не важно и даже не очень интересно». Герой особенно запомнил его напутствие: «Никогда не становись убежденным человеком».
В переживаниях Николая Соседова много автобиографического, и это придавало роману особую прелесть. Вместе со своим героем автор ищет выхода за пределы индивидуального существования, бросая вызов судьбе, равнодушию окружающих. Героиня с символическим именем (Клэр – свет) лишь освещает этот путь, но не может стать реальностью его существования. Экзистенциальные (бытийственные) мотивы в романе звучат трагически.
Роман «Вечер у Клэр» стал популярным в среде молодой русской эмиграции, его назвал своей любимой книгой автобиографический герой Владимира Набокова в рассказе «Дым» (и в самой композиции романов «Вечер у Клэр» и «Машенька» есть нечто общее, выражающее двойственность существования главных героев).
Роман «Вечер у Клэр» был известен М. Горькому, что подтверждает их кратковременная переписка. В письме от 3 марта 1930 г. Гайто Газданов писал «пролетарскому писателю: «… Очень благодарен Вам за предложение послать книгу в Россию. Я был бы счастлив, если бы она могла выйти там, потому что здесь у нас нет читателей и вообще нет ничего. С другой стороны, как Вы, может быть, увидели это из книги, я не принадлежу к «эмигрантским авторам», я плохо и мало знаю Россию, т. к. уехал оттуда, когда мне было 16 лет, немного больше; но Россия моя родина, и ни на каком другом языке кроме русского я не могу и не буду писать. <…> Теперь же вообще у меня нет просто материальной возможности заниматься литературой, я не располагаю свои временем и не могу ни читать, ни писать, так как работаю целый день и потом уже совершенно тупею. Раньше, когда я имел возможность учиться – что я делал до сих пор – я мог уделять целые долгие часы литературе, теперь это невозможно – да к тому же я совсем не уверен в том, что мое «литераторство» может иметь смысл.
А то, что я напечатан только за границей, очень обидно. У меня мать живет во Владикавказе и преподает там иностранные языки – французский и немецкий; я у нее один – ни детей, ни мужа у нее не осталось, они давно умерли.