лето» (1990) удостоился престижной публикации в «Новом мире» и поразил драматизмом судьбы мальчика-осетина. Последний готов принять смерть (как возмездие за то, что совершил мужчина его рода), но ни за что не покинет родные места, могилы матери и отца. Это покорило даже его врагов, и пораженные силой характера юного героя, они дарят ему жизнь. Гуманистический пафос рассказа в свете грядущих межнациональных катаклизмов на Северном Кавказе прозвучал более чем своевременно.
В романе «Реквием по живущему» (1994) воссоздан образ человека вынужденного на долгие годы отказаться от собственной судьбы, от призвания живописца, ибо считает, что его творения предсказывают трагическую судьбу тех, кого он изобразил на полотне. Герой отказывается от своего имени, принимает взамен прозвище Одинокий. Отрекаясь от всех мирских забот, он кажется окружающим странным, в его поступках видят смысл и бессмыслицу, добро и зло, и никто не понимает зоркости его взгляда, прозрения того, что будет происходить в ущельях, на границах Кавказа и России. Одинокий выступает как свидетель истории. Экзистенциальные мотивы в романе воплощены в традициях русского модернизма (полифоническая структура произведения, «вязь воспоминаний») и восточной сказочности.
Наибольшую известность получил роман-миф Алана Черчесова «Венок на могилу ветра» (2000), удостоенный премии Аполлона Григорьева. Мифологически изначальный мир в осетинской литературе был уже представлен рядом романов-мифов («Походы Сослана Нарты» М. Буркаты, «Слезы Сослана» Н. Джусойты, «Заповедь», «Испытание» Г. Черчесова), но книга Алана Черчесова вызывает ассоциации с произведениями мировой литературы – повестью Платонова «Джан», романом Маркеса «Сто лет одиночества».
Завязка романа обозначена первыми короткими фразами: «Поначалу их было трое. И лишь четвертый выбирал». Четвертый – главный герой романа, безымянный – ибо собственное имя перестало ему служить без малого тридцать лет назад. Теперь, когда он месяц назад он заметил в низине дымок и крохотные точки, имя – Ацамаз – воскресло из долгого одиночества, которое глядело на людей «из больной бездны его глаз» и именно поэтому люди не могли отказать чужаку в гостеприимстве. Каждое слово в этом описании удивительно многозначно и раскрывает состояние людей, вышедших из дома навстречу путнику:
«… Он остановился у сиротливых кольев без плетня, отшвырнул поводья, спрыгнул с коня, двинулся на выставленные ружья и, чуть поведя перед грудью рукой, заставил ружья устыдиться и поникнуть, а потом едва кивнул головой и сказал:
– Да будет небо вам в помощь. И. когда они ответили, добавил:
– Раньше чем гостем сделаться, хочу разузнать про соседа… И было это снова против правил, только перечить они не рискнули – нутра не хватило. И тогда он спросил напрямик:
– Кто меньше вам в радость – вечный гость или тихий сосед? Они помолчали, озадаченные эдакой дерзостью, переглянулись, посмотрели на ружья, а после один из них, поведя лопатками, внятно