стреножащим, сядет в лавровых кустах и, собрав свои глазенки в кучку, будет скрупулезно отрезать мне яйца. Или, скажем, на садовом участке с трупом хозяйки в компостной яме, поджидают меня люди со скошенными лбами, помыкающие девушкой-электриком – и опять же, отрежут мне яйца. Эти маниакальные фантазии унаследовал я от Тигрицы, и, как только я перестаю что-либо понимать, в голове моей мгновенно клубится подобная дурь. Но я креплюсь. И, отбросив зловещие образы, рассеянно разглядываю черные нагромождения домиков с лунной карамелью на крышах, огромные окна коттеджей, занавешенные портьерами и гадаю, где же окажется это девичье гнездышко, свитое из шелкового белья. С непременным сыром в холодильнике, засохшим букетиком на тумбочке и с вожделенно мягкой кроваткой, которую я не видел уже около недели. Почему, обязательно, люди со скошенными лбами? Может быть, эта Людмила из Таганрога, дочка какого-нибудь воротилы, сбрендившая от достатка и одиночества, и я ей снился…
– Только, тихо! – обрывает мои мечтания Людмила.
Теперь и голос ее кажется другим – угрюмо-брезгливым ворчанием, с каким давят таракана в уборной. Людмила небрежно меня отпихивает, открывая-закрывая калитку, и, пока мы крадемся между беседок, похожих в темноте на могильные участки, я, как лунатик, проснувшийся на чужом дворе, вглядываюсь в её затылок с пробором.
– Тише, я говорю, все спят! – давит Людмила еще одного невидимого таракана, шаркает фанерной дверью, и мы попадаем в безоконную каморку с двумя кроватями. Никак я не предполагал, что в парке Литфонда сдают такие халупы! В комнате непроницаемый мрак, духота, и тесно до такой степени, что я тут же вхожу в пазы – макушкой упираюсь в потолок, а коленями в спинки кроватей. Одна из них скрипит и подает сонный голос:
– Люд!
Исчезнув в глубине комнаты, Людмила издает оттуда короткий, остервенелый звук. В ней, будто что-то лопается. – Спи! – шипящим выстрелом оглашает она каморку, и я чувствую, что еще раз проснулся. За последние пять минут я проснулся уже раза три, и, только когда между соседками возникает ругань, мне удается окончательно продрать глаза.
– Да достала! – вздыхает разбуженная девушка.
– Заткнись! – рявкает Людмила.
– Сама заткнись! Дура!
Кровать громко лязгает, и над ней белой тенью взлетает одеяло. Душную комнату колышет крахмальный ветерок. Соседка, раздраженно перевернувшись на другой бок, замирает.
– Иди сюда, че там встал? – снова переходит на шепот Людмила. – Тут кто-то есть! – придуриваюсь я. – Я же сказала, подруга! Она спит, не обращай внимания. – Людмила выныривает из своего угла, и по мне нервно бегают ее пальцы. Я ловлю их в кулак и, собравшись с духом, вполголоса спрашиваю:
– А как мы трахаться-то будем?
Возникает пауза. Людмила не отвечает. Дышит в лицо, и мне видно ее круглые глазки, испуганно выкатившееся из орбит.