оно поднимается все отвеснее и, подобно соплу, начинает спорить с его порывами горячим потоком. Крест-накрест – оттуда жарит, оттуда дует – и в нашей строительной нише меж стенами домов и деревьями дрожат камуфляжной сеткой тени, оставляя нетронутыми квадраты раскаленной земли. По пояс голый я таскаю ведра с цементом, передвигаясь по строительной площадке зигзагами, как верблюд, то бишь обхожу эти «жаровни». При этом, поддаваясь усталости, я уже потихоньку спрямляю траектории, отчаянно бросаюсь в солнце, потому что чувствую, как под тяжестью ведер мои руки растягиваются, истончаясь до сухожилий и, пройди я еще лишний метр, они лопнут и взлетят к плечам оборванными резинками. На носу моем неизменно висит капля пота, к глазам прилипли невысыхающие пряди, а я семеню на полусогнутых от корыта с цементным раствором до низенькой стены из ракушника, на которую шлепает камни Серега – длиннющий парень, смуглый и замкнутый. Или Вова, не такой длинный, но такой же смуглый. Или еще кто-нибудь из моих феодосийцев. Признаться, я никого не запомнил. Мы почти не разговаривали. Все они напоминали мне молчаливых работяг Шляпы, но чаще всего – этапников, одинаково растерянных и отстраненных, вечно где-то витающих, и только выглядывающих из своих убежищ, колко и настороженно, чтобы передать мне, например, пустые ведра. Но я секунду назад взвалил полные. И заметив, что во врученных мне ведрах еще остался раствор, я готов разразиться негодующими инструкциями о том, что следует расходовать раствор экономно, порционно, а не размазывать тут с подтеками, и добирать его надо до донышка, нельзя на старый заливать новый… Ни о чем об этом, разумеется, я понятия не имею, но каждое ведро, наполненное серой жижей, я волоку, как в последний путь, подворачивая ноги, в размокших кроссовках и ерзая жопой в джинсах, булькающих мною, словно мешок с рыбой. И в просвете налипшей на глаза челки, я держу цель – керзачи каменщика на строительных лесах и прохладный тенек под ними, где я намереваюсь рухнуть и лежать, курить, смотреть, как самая высокая гора куполом, покрытая со всех сторон зеленью, с одной стороны выглядит черной, будто обугленной, как если бы склон ее обдали гигантским напалмом. Понятно, что это тень от облаков – думаю я, в надежде из-под строительных лесов поподробнее рассмотреть это любопытное природное явление – Облаков, правда, не видно, чистое, вроде, небо. Но ведь дохера раствора я уже приволок, сколько можно?! Но в руки мне падают пустые ведра, и я снова бреду к корыту, в два раза медленнее, чем шел от него нагруженным. Растягиваю передышку – расправить плечи, потянуться «девичей» своей талией, размять кисти и смахнуть челку.
Кстати! Почему-то уже в первый рабочий день я вспоминаю себя худым, образца полугодичной давности – с острыми материнскими плечами, высокой талией, длиной шеей и треугольной физиономией с хрупким подбородком и тонкой верхней губой, злобной ниточкой, выдающей много чего нехорошего. В такой ипостаси я сильно похож на маму, бывшую балерину, даже скелет у меня по субтильности скорее девичий. Не знаю, как мне удалось