деревни. Сначала тянулись возделанные поля, над которыми трудились крестьяне. Местами земля оставалась дикой и на этих зеленых островках пастухи выгуливали овец. А дальше, за всем этим виднелось широченное кольцо высокого деревянного частокола, окружавшего городище. В таком поселении наверняка кто-то будет готов за некое вознаграждение предоставить кров, еду, баню, а, может, и продаст лошадь.
– Раньше в наших селах ворота никогда не запирались, – вздохнул Елисей.– Даже на ночь. И дома оставались всегда открытыми. А в иных избах прямо угощение перед сном на столе оставляли. Ну, вдруг гость какой нежданный ночью забредет. Гостеприимство ведь свято для восточинца! А теперь… Вон, гляди на тын! Даже днем едва приоткрыты ворота… Какое уж тут гостеприимство, если страх жизнь сковал?! Эх, туга!
Путники быстро преодолели длинную, основательно вытоптанную тропинку к воротам, собирая на себя удивленные взоры местных жителей. Елисей особо никого не интересовал, наверно, часто между селениями бродили охотники: искали кров на ночь, спрашивали дорогу, приторговывали добычей. Его, вероятно, с первого взгляда принимали за своего: в плотной льняной рубахе, шароварах с отвисшими карманами, в каких-то стоптанных поршнях, в старом бедненьком плаще, с луком наперевес и пачкой стрел за спиной, да маленьким ножиком за пазухой – вот и все богатство – обычный северный охотник. А вот Лихолов в своей кожаной куртке нараспашку и темном плаще, с мечом на бедре, в высоких сапогах – был чем-то новеньким и пугающим. Да к тому же, двух незнакомцев сопровождала девочка жутко-болезненного вида, лохматая, в ободранной грязной одежде. Она вжалась в Странника, скорчившаяся от страха и нервно шепчущая «Туга! Туга!», а Лихолов все шел и отвечал ей: «Идем искать твою маму! Маму, маму!». Странная была компания.
В воротах путников встретил взрослый крепкий мужчина, с русой бородой, такой пышной, что напоминала раскидистый кустарник. Он стоял, скрестив руки на груди, строго глядя на пришельцев, и выпячивая висевший на бедре топор. Вокруг этого человека столпились некоторые одноплеменники мужчины. Местная детвора тоже моталась где-то рядом – они, наверное, и увидели незнакомых путников первыми, помчались со всех ног в деревню и всех предупредили. Человек с топором представился:
– Добро, странники! Чего надобно вам в селении Отблеска Росы? Я кузнец и здешний староста, меня звать Боян, по кличке Шальное Копье, сын Бориса, сына Белроса. Коль с миром идете, то расскажите: кто такие, и чего вам тут надобно?
Лихолов не странствовал по Востоку уже так давно, что успел позабыть местную традицию: все маленькие селения называть в честь Света Матушки Судьбы. Вот это, например: «Отблеск росы» – священный для местной веры образ. Свет пронизывает по утрам весь мир насквозь, так тонко, что пробирается даже в такие мелочи, как утренняя роса.
– Я – Лихолов, или Странствующий Охотник, – выговорил Странник, чем