смыться. Зря ты к своим на подмогу пошел. Говорю же – дурак.
Рони спрятал шею в плечи и старался выведать хоть что-то полезное – если выберется живым, хоть Рьяным доложится, других от своей участи сбережет. Так всегда в стае дела велись.
– И чего ты в Гэтшире забыл, любимчик неба?
– Я здесь дольше твоего живу.
Рони еще раз осмотрел коршуна. Старше его годков на десять, теперь-то хорошо видно при свете дня. И выговор у него ничем не хуже осевших торговцев с той стороны моря.
– Может оно и так. Только… что-то о тебе не слышно было, – Рони задрал нос.
– Это все потому, что Виктор – отменный коршун, – заступился, выслужился кабан.
Только черно-белому эта присказка не льстила, тот глянул искоса, еле заметно качнул головой, и Рони ухватил возможность за хвост:
– И чего теперь выползли? Впервые за декаду работать пришлось?
– Птичка про вас напела, – голос у кабана резко подслащенный, противнее удара в челюсть.
Рони ухмыльнулся. Даже посмеялся, не успев себя остановить. Случайно хрюкнул разбитым носом.
– Воробьи не поют, – прогнусавил он через застывшую корку в ноздрях.
– О! Ну надо же, – оглянулся на Виктора кабан, осклабившись. – Просвети меня, малек, почему нет?
– Они чирикают.
У кабана, казалось, вот-вот порвется на шее невидимая цепь социальных приличий. И Рони останется не только с разбитым носом и колоченными ребрами, но без глаза и нижней челюсти. В таком-то виде его и поведут на эшафот, руку отнимать?
Рони сглотнул. Веселье ушло так же стремительно, как ощущения в его перетянутых руках.
– Все, завязали с пустым трепом, – черно-белый коршун явно боролся с сонливостью. Казалось – вот-вот раззявит пасть в диком зевке и разложится на ночевку, прямо под портретом Йельса. – Продали вас мне, и дело с концом.
Ему, значит? Что, на оснастку денег хватило, на сапоги с тиснением – и достаточно для аристократа? Да они все увешаны вычурным тряпьем, как алтарь позолотой. Или теперь и воробьи в цене упали, пока Рони по крышам летал?
– Кто? – упрямо буркнул Рони, потягивая время. Пора бы разозлиться еще больше, чтобы не уснуть.
Но получилось не у него. Кабан от злости вскочил со стула и зашагал вдоль комнаты, руки за спиной сложив. Виктор чувства союзников ни во что не ставил:
– Харви. Раскосый такой, из центра Сан-Дениж, – Виктор приложил кулак к нижней части лица, но сдержался – не зевнул, только зажмурился. И продолжил тем же ровным наглым тоном: – Занятный малый, одевается под переселенца, а сам с серебром обедает в подвале.
Рони поджал губы. Точнее их наводчика и не описать. А ведь столько лет – ни единой проволочки, ниточки, полунамека… Чистый и надежный, и кому какое дело, из чего у него вилки отлиты. Нет, ну у какого языка не будет денег на излишества? Да и ежели нет излишеств, то плохой, получается, работник в своей стезе. А больше подумать и не на кого. Не на своих же из стаи пенять.
Сдал