Только законченные глупцы, вроде тебя, ещё мучаются, страдают, чего-то ищут и не находят. Не находят – потому что нечего здесь искать, не там ищеш-ш-шь…
Последнее слово слилось с шёпотом листвы в саду, проснувшейся от тёплого порыва ночного ветерка, а я подумал: возможно, в словах этого кожаного шланга есть какой-то смысл?
Словно почуяв астральный запах сомнений, он быстро забормотал мне в ухо:
– Там всё так, как должно быть, там всё в шесть раз легче – и заботы, и неудачи, и горе. Там не бывает бурь, все девки там – лунные, и любят по-лунному – навсегда… Короче, все серьёзные лунные пацаны уже давно там, ты один валяешь дурака, один сходишь с ума на этой Богом проклятой земле! Ожеребишься ты, наконец, своим решением или так и будешь жевать сопли?
Его язык несколько раз выстрелил из пасти, легко ударяя по моей голове.
– Тук-тук-тук! – крикнул змей. – Есть кто в этом доме? Или внутри абсолютная пустота, мать твою?
Иногда некоторые из лунных мальчиков, злобясь на всё и всех, идут воевать. Они воюют на любой войне, у них это получается лучше, чем у землян, но страшно то, что им всё равно в какую сторону палить из автоматов и в чьей армии служить – лишь бы убить побольше земляных жителей.
Этим они мстят туземцам за те твёрдые капустные кочерыжки на грядке и за свой громкий и горький ночной плач.
– Ты же знаешь – вы уходите легко, без страданий, – снова слышу тихий и вкрадчивый голос. – Это земные люди испытывают мучения и боль, когда умирают – их держит земля, а вам это неведомо…
Я знал это. Я это видел.
Те немногие, кто в момент выстрела гранатомёта находился на броне и чудом уцелел после попадания, укрывались за коптящим корпусом БТРа, сжимаясь в сверхплотное вещество от близости скачущей по разгромленной улице Смерти и обливаясь холодным противным потом при звонких щелчках пуль об металл машины.
– Нужно быстро отсюда уходить, перебьют, – комбат придвинулся ближе ко мне. – Хорошо сыплют, сучата, всю улицу простреливают.
Я утирал пот страха, градом катящийся на глаза, и единственное моё желание в этот момент было – чтобы меня оставили в покое и никуда не дёргали. Мне было страшно. Страх животного, силком приведённого на бойню, где его ждут неизбежные нож или топор.
Майор словно прочитал мои мысли и прокричал:
– Очкуешь, Датчанин? Я, брат, в первые дни так боялся, что когда первая мина рядом хлопнула, присел и потихоньку жопу свою пощупал – не обделался ли? А то был бы пример для подчинённых! Главное – начать работать, понял? Сейчас по двое перемещаемся к тому зданию, – он ткнул пальцем в направлении разгромленной дымящейся трёхэтажки, – двое бегут, остальные прикрывают. Короче, по правилам. Мы с тобой последними, усёк?
Я кивнул. При этом со лба хлынул водопад. Комбат заметил и улыбнулся, хлопнув по плечу.
– Егоров, Щербатюк! Первые – до трёхэтажки. По команде. Остальные – греем уродов,