следы турбулентности, ожидая, что какая-нибудь из этих свинцовых жужжащих пчёл скоро ужалит меня.
Комбат что-то кричал на бегу, я увидел его перекошенный рот и почему-то безумно весёлые глаза, когда он повернул лицо ко мне. И в эту секунду лживую тишину в моей голове нарушил странный, выделяющийся из однообразного грохота войны звук…
Блюп-п…
Майор вздрогнул, на секунду приостановил свой бег, будто проверяя в памяти – не забыл ли чего там, за подбитым БТРом? – и вновь побежал вперёд. Побежал быстро, как и прежде, и я, поначалу встревожившись от непонятного звука, как привязанный последовал за ним.
Мы добрались до трёхэтажки. Вспомнив рассказ майора, я незаметно ощупал штаны на заднице. Успокоенно вздохнул. Комбат уже опять не давал скучать:
– Егоров, Хохол – не спим, наблюдаем за улицей! Головы не высовывать зря! Как ты, Датчанин? – он повернул ко мне свою закопчённую дымом рожу, снова улыбаясь. – Добежали-таки?
Но я смотрел на левую сторону его груди, на то место, где обычно у людей бьётся сердце – там расползалось огромное кровавое пятно. Даже не пятно – целое озеро было в бушлате, сожми я сейчас ткань – и из подкладки полилось бы как из ведра.
Майор проследил за моим испуганным взглядом, побледнел, сел на пол, прислонившись к стене, и сказал:
– Зацепило всё-таки меня. Вот, блин, невезуха. Дай сигарету.
Я достал пачку, протянул сигарету и чиркнул зажигалкой. Комбат затянулся, прижал руку к сердцу и потёр за пазухой, поморщившись. Когда вынул руку обратно, она была вся в крови, с пальцев текло ручьями.
– Слушай, Датчанин, – спокойно, дымя сигаретой и стряхивая пепел совершенно не дрожащими пальцами, произнёс майор. – Ты к моим сам зайди, расскажи потом.. Бывает же… Сам видишь… Ты знаешь, – вдруг оживился он. – А ведь совсем не больно, ни капельки! Если бы не увидел, то и не знал бы, что попали! Сперва лишь ударило сильно, аж дыхалку сбило… Так что не бойся, Датчанин, не больно это…
Он вдруг замер, как будто прислушиваясь к чему-то в окружающем грохоте, держа сигарету около губ и всматриваясь в одну точку.
Я ждал, что ещё скажет майор, но он больше ничего не сказал – он умер.
Умер без страданий и боли – ведь его, лунного мальчика, земля не собиралась удерживать на своей поверхности, отпустила без вопросов.
– Вот видишь, – прошипел гад. – Там собрались одни классные ребята, такие, кто чего-нибудь да стоит. Здесь осталось одно дерьмо, смотреть не на что. Одно дерьмо и ты. Тебя ничего не держит, ты потерял всё. Решайся.
– Сам ты дерьмо! – психанул я на змея и схватил его за основание головы, которое изображает у пресмыкающихся горло. – Воняешь и ты и твои слова!
– Полегче, – просипел он. – Ты тоже не ангел – всё рыло измазано…
– Не слушай его, – раздался голос из темноты. Я повернулся и заметил силуэт человека, прислонившегося к стволу яблони.