которая.
– Майя. Ты чего, Глеб?
– От неё письмо?
– Ну да. А ты разве не знал?
В те секунды у меня действительно скрутило живот. Вернувшись в комнату, я ещё раз перечитал послание, не веря, что его написал этот ребёнок. Ребёнок, напоминавший голодную, плешивую дворнягу с улицы, вызывая исключительно жалостливое уныние. «Напиши ответ, пожалуйста», – просьба, которой заканчивалось письмо. Что мне стоило ответить? «Извини. Ты маленькая для меня»? «Извини. Я влюблён в другого человека»? «Извини, но ты жалкая»? Я не знал, какие слова подобрать. Всё, что приходило на ум, звучало одинаково жёстко.
А она продолжала таскаться хвостиком, провоцируя пацанов на сардонические издёвки. В конце концов, видя дурацкий ёжик её светлых волос, маленький синий рюкзак со звенящим брелком в виде сердечка и поношенные кроссовки, я сам стал агрессировать, не понимая, чего она таскается за нами. Чего хочет. Зато пацаны не деликатничали, искренне не въезжая, с какого хера девчонка из детдома вошью прицепилась к нашей компашке, пристраивается где-то поблизости и пристально таращится сиротливым взглядом. По-хорошему я должен был дать объяснение, всякий раз слыша набор ругательств, сыпавшихся в её адрес. Но отныне молчал не потому, что чувствовал сакральный характер ситуации – просто стыдно было признаться лагерным друзьям, что такой убогий замухрёныш, которым они брезговали, влюбился в меня. Я что, настолько уёбищный?
А между тем дела с Настей приняли непредвиденный поворот. Против законов логики я ловил от неё фидбэки: иногда она подолгу смотрела в мои недоумевающие зенки, рождая в животе пенистое тепло. Иногда стремилась как бы ненароком задеть рукавом джинсовки. Не единожды назвала меня Глебушкой, а был случай, когда подсела в столовке так близко, что наши плечи и бёдра соприкоснулись. Я не сделал попытки отстраниться, в результате чего десять-пятнадцать минут ужина проплыли в штормящем треморе – от смятения заложило уши, лицо подкипело, выдав испарину. К еде я тогда не притронулся, обойдясь стаканом чая, а ночью, маясь от голода, заварил с Кучерявым по дошику. Вероятно, Настя ждала от меня ответного шага, я чувствовал, что между нами что-то происходит. На физическом уровне чувствовал. Обмен флюидами? Выброс феромонов? Не знаю, но было боязно всё испортить. В каком ключе действовать, я не понимал. Причём чем ближе она становилась, тем острее бесило появление невзрачной Майи. Бесило до отвращения. Порой хотелось самому крикнуть ей в лоб: «Вали отсюда, чё пристала?», но сдерживался. Сдерживался из того же тщеславия, думаю. Льстило быть положительным образом в её иллюзорной реальности.
Проблему разрешила воскресная дискотека, перед которой мы с пацанами предварительно выпили (благодаря брату Костяна, опять же). Как обычно, вырядившись во всё лучшее, брызнувшись подаренными матерью духами, в положенное время на положенном месте я пританцовывал под Снуп Дога, отметив, что теперь мне не нужно сканировать столпотворение, выискивая облик Насти – она сама напоминала о себе,