я стал задумываться лет с семи и думал сосредоточенно и серьёзно. Это доставляло мне удовольствие – мысль, что в любой момент могу соскочить. А окончательно решил, что суицид – моя судьба, после первого секса, в двухкомнатной «хрущёвке» одноклассницы, которая буквально затащила меня к себе и дала после первых же моих заигрываний. И вот эта постыдная возня, эти нелепые телодвижения считаются высшим наслаждением в мире?! Да идёт он, этот мир, лесом, а мне в другую сторону!
Наверное, если бы я родился лет двести назад, ушёл бы в монастырь. Но я крендель продвинутый, мне это не интересно. Нет, только пулю в лоб!
Правда, со способом я определился не сразу. Полазил по сайтам, пообщался с такими же уродами – их в Сети до фига, даже поп один есть, который за суицид трепаться любит. Больше всего мне подходило, пожалуй, отравление угарным газом, но кто же мне для этих целей машину с гаражом одолжит? Повешение отбросил сразу – не желаю болтаться, обосранный и обоссанный, вывалив лиловый язык на плечо. Утопление тоже мерзко, и мысль, что меня будет пожирать всякая речная гадость, не вдохновляла. Падение с высоты лучше, но есть всё-таки шанс выжить и всю оставшуюся жизнь ходить под себя на койке. А выстрел в голову стопроцентно надёжен – если из охотничьего ружья. На этом я и остановился, начав осторожные расспросы на предмет раздобыть где-нибудь обрез и пару патронов с картечью.
Разумеется, отсутствие обреза было не главным препятствием. Главным была… ну конечно, мать. Не то что она без меня умрёт: не раз кричала мне во время пьяных скандалов про двоюродную сестру в провинции и её дочку, которая хоть завтра прилетит ухаживать за ней, надеясь на наследование квартиры, а я могу убираться куда захочу, она меня проклинает и изгоняет. При всей бредовости этих высказываний, не сомневаюсь, что когда меня не станет, так всё и будет. Но жалость к матери во мне была, куда же она денется, и я знал, что она реально будет убиваться по мне. Однако время поджимало: я скоро должен был закончить универ, и тогда меня загребут в армию. А мне не хотелось дожидаться этого благословенного часа.
Вот тогда я впервые и увидел Аничку – когда шёл в крайний подъезд моего «корабля», к одному алкашу, у которого был старый «тозик», и, вроде бы, алкаш начал склоняться к моим уговорам его продать. Нет, видел я её и до этого – она часто сидела на скамейке перед своим подъездом, третьим от моего, иногда с бабушкой, иногда одна. Я был слишком занят собой и почти не смотрел – сидит девчонка и сидит, мне какое дело. И тут бы тоже прошёл… Если бы не солнце. Тусклое солнце сентября вдруг осветило её лицо, а она вся подалась к этому лучу и напряглась, как струна за миг до обрыва. Солнце набросилось на неё, вокруг лица вырос золотистый ореол, а само оно как будто засветилось изнутри розовым. На бледных губах заиграла улыбка – словно серебряная рыбка на миг выпрыгнула из ясного пруда.
Алкаш с ружьём начисто вылетел у меня из головы. Я подошёл к ней и стал сидеть рядом. Мы молчали. Я не знаю, что думала она, мне же было просто нечего сказать.