я всё успею, тем более что скоро перестану соответствовать словесному портрету.
Вот и то, что мне надо – маленькая парикмахерская, прячущаяся в зелёном дворике. Конечно, эту тётку, с удивлением сбривающую мою стильную через тридцать лет бородку и стригущую «под канадку» длинные патлы, найдут, но не сразу. На улицу выхожу, благоухая тройным одеколоном и чувствуя себя полноценным советским человеком.
А теперь – жрать и пить. Пирожковая попадается через два дома. Первый стограмчик по-божески разбодяженной водовки взрывается в желудке тёплым фейерверком и разносит по крови сияющие частицы веселья. Я кусаю мерзкий рыбный беляш и опрокидываю второй стограмчик. Теперь беляш кажется гораздо вкуснее. Жизнь бывает неплоха. Иногда. Редко.
Ещё через час сижу на диком берегу большой реки и, прихлёбывая из бутылки «Бархатное», точу нож о камень. Доводя лезвие до бритвенной остроты, я выпускаю из памяти навечно впечатанное туда лицо щуплого человечка с редкими сальными волосами и глазами бешеного хорька за железной оправой очков. Дождь опять припустил, но я знаю, что к вечеру он стихнет. У меня ещё часа два чтобы добраться туда, откуда я ушёл утром и увидеть во дворе двенадцатилетнего мальчика – себя. Он-я должен сидеть на скамейке с тринадцатилетней соседкой по имени Оленька, которая давно ему-мне нравится, но познакомиться с которой ему-мне удаётся только сегодня. Моя задача – незаметно сопровождать их в прогулке по лесополосе, которая начинается за станцией электрички. Лучше, конечно, просто не пустить их туда, но я понятия не имею, как это сделать.
О, если бы они не пошли туда сегодня! Я так долго жил с этой болью, она стала настолько привычной, что не могу представить себя без неё. Он набросился на нас, когда мы целовались – это был мой первый поцелуй и всё во мне пело. Как потом выяснилось, тварь следила за нами от станции и кралась по лесополосе, которую знала, как свою грязную ширинку. Тварь искала очередную жертву – пятьдесят третью к этому времени.
Мы оба завопили в страхе, когда нас схватили сзади за волосы – он ведь силён, как зверь, несмотря на свою ледащую фигуру. Он раскровил наши лица о ствол дерева и приказал молчать. Мы слышали истории про убийства в лесополосе и сразу поняли, во что вляпались. Не дай Бог никому пережить такой ужас. Он утащил нас подальше в чащу, на уединённую полянку, связал по рукам и ногам и заткнул рты тряпками. При этом всё время бормотал что-то и брызгал слюной. Он него разило, как от скотомогильника.
Он не был гомосексуалистом, поэтому первой занялся Оленькой. Сначала разжёг маленький костерок. Из большой сумки достал нужные ему предметы и разложил в порядке, как опытный мастер перед работой. Банка вазелина (он был импотентом), молоток, коробка больших гвоздей, разные ножи, клещи. В сумке была ещё кастрюлька, в которой он потом варил внутренности жертв и пожирал их в своём гараже, перед тем как пойти домой, к жене и детям.
Наконец он сказал писклявым голосом, в котором подёргивалось радостное нетерпение:
– Ну что, детки, приступим!
Наверное, когда он меня связывал, я инстинктивно напряг мышцы,