хуже, чем было на самом деле. Так, по крайней мере, говорил Шимп, пока я в полном охуении выбиралась из саркофага, поскользнулась и еле успела зацепиться, чтобы не грохнуться. Лиан держала в руке не нож, а монтажную горелку. Она копалась в магистрали, когда ее застукали, и сильно обожгла Шидковскому голову – поджарила выключатель интерфейса, – но ничего больше. Он отступил, Лиан скрылась в туннеле, и с тех пор все сидели смирно, ждали посредника.
В темноте раздалось слабое жужжание. Я повернулась, прищурившись. В тридцати метрах от меня из переборки, выстроенной из гробов, выехал очередной саркофаг, телеоп через шланг высасывал из него внутренности. Наверное, какой-то незнакомец. Когда мы отправлялись на заморозку, Шимп всегда держал членов одного племени поодаль друг от друга – зачастую в разных склепах – с одной целью: чтобы, пробудившись, очередная спора не слишком истерила, если у соседа полетела герметизация, замкнуло проводку или он просто умер во сне и сгнил за долгие годы в кромешной мгле.
И все равно я не могла не спросить, срываясь на кашель:
– А там… кто-нибудь знакомый?
– Нет. Сандей, пожалуйста, сосредоточься.
Жужжание нарастало. Из мрака нарисовался скакун, прокатился мимо вновь освободившегося места и остановился рядом со мной. Я упала внутрь. Шимп погнал к ближайшему туннелю.
– Почему я?
– Она тебе доверяет.
– Да с чего… Боже, Шимп, не хочешь слегка притормозить на поворотах? – Я могла управлять скакуном даже с похмелья, но не на скорости, явно необходимой при сложившихся обстоятельствах. – Если бы за прошедшие тысячи лет я позавтракала, то сейчас бы точно с едой попрощалась.
– В текущей ситуации мы находимся в условиях жестких временных ограничений, – извиняясь, ответил Шимп.
Мы, накренившись, миновали последний поворот, нырнув в одну из многочисленных пастей трубопровода. Скакун тут же остановился, запустив капсулу: летела она в десять раз быстрее, но тело переносило скорость легче. Виражи плавнее. Желудок успокоился, пока я мчалась по маглеву, а впереди меня ждала полная жопа. Когда труба выблевала транспорт в пункте назначения, я почти без усилий могла пройти по прямой.
Скакуна послала на все четыре стороны – решила, что если выйду на сцену своими силами, произведу больший эффект, – и последнюю пару десятков метров одолела пешком. Коридор слегка кренился на левый борт. Я все услышала еще до того, как увидела: приглушенные и раздраженные голоса, мужские и женские. Частые паузы в репликах.
Из левой кулисы на сцену выходит Сандей Азмундин.
«Гернье» – если верить титру над рыжим чернокожим мужчиной – стоит рядом с дырой в переборке (снятая панель прислонена к стене). «Лапорта» – надпись парит над брюнеткой-мулаткой – сгорбилась в скакуне.
Ну вот и познакомились.
– Где Буркхардт?
Лапорта вяло махнула в сторону правого борта:
– Пошел лицо лечить.
Гернье:
– Так ты знаешь эту дуру?
– Мы из одного племени, – осторожно ответила я.
– Вы