Это было понятнее и весомее по сравнению с захлестнувшей всю страну показухой. Но при всём этом, даже самым осторожный исследователь не может избежать грубого и обескураживающего факта, что старый социальный уклад утвердился, представляя собой острый вопрос о влиянии социальной детерминации на характер человеческих идей и поведения.
«В прошлом, как правило, две партии боролись в наших провинциях», писал Салтыков-Щедрин в своей «Сатирической прозе» как своё собственное наблюдение в качестве активного члена провинциального бюрократического слоя, «партия отставного предводителя дворянства и его преемника; обе стороны занимались исключительно застольями с выпивкой в домах соответствующих покровителей. Их борьба не была политической вообще. Сегодня говорят все и обо всём, иногда кажется, что мир утонет в потоке слов, стонов и шума. Мы теперь все реакционеры, у нас есть ярые либералы и умеренные либералы; у нас даже есть люди, которые согласны со всеми и надеются как-то проскользнуть посредине. Теперь у нас есть два основные партии; реакционеры и либералы (естественно, умеренные). Трудно судить о том, чего хотят реакционеры или что хотят либералы. Но если настаивать на определениях, то это такая же хорошая догадка, как и в любое другое: первое – реакционно- либерально, а второе – либерально-реакционное». Менее сатирический взгляд покажет, что расхождения в рекомендациях провинциальных комитетов были обусловлены лишь разными экономическими условиями в различных регионах.
Ни один крестьянин не участвовал в работе комитета и ни один не был консультантом по вопросу его предполагаемой свободы. Крестьянство в каждом регионе был якобы представлено двумя делегатами. Они были назначены губернатором, высшим местным органом правительства, и были набраны из рядов землевладельческого дворянства, как и председатели комитетов (провинциальные предводители дворянства) и другие делегаты, собранные уездными дворянскими собраниями. Дело в том, что работа комитетов сопровождалась оргиями, гала-ужинами с тостами за Александра и речи в честь «славного русского дворянства», – все это была плохая подготовка к тому, что один из ораторов назвал «нашей высшей жертвой на алтарь общего блага». «Масса самовосхвалений и патриотических выступлений, произнесенных делегатами в ходе эти действия оставляют болезненное впечатление; а просветленный либерал Константин Кавелин назвал всё это таким «памятником неискренности».
Кроме того, всегда была горстка недовольных обедневших землевладельцев, живущих на нескольких дюжинах душ, которая чувствовала себя уверенно, что бы ни случилось, и, понимая, что несмотря на все тревоги, система будет продолжать действовать от их имени; и они были поддержаны в этом самим царем, который, не смотря ни на что, готов был пойти на любые политические уступки дворянам, и торжественно объявил в 1859 году и, повторно, в 1861 году о своей решимости