забавно наблюдать за тем, как он обрывком веревки щекочет жирную жабу в углублении подвального окна, закрытого сверху железной решеткой. Правда, Люси хотела, чтобы и Мэгги порадовалась этому зрелищу вместе с ней, особенно если учесть, что она непременно придумает для жабы имя, а потом и расскажет историю ее прежней жизни. Как-то так вышло, что Люси верила едва ли не всем рассказам Мэгги о живых существах, на которых они случайно натыкались, – например, однажды миссис Уховертка устроила дома стирку, а один из ее детей упал в котел с расплавленной медью, и она со всех ног бросилась за доктором. Том же относился к выдумкам Мэгги с нескрываемым презрением; он тотчас раздавил уховертку ногой в качестве избыточного доказательства нереальности подобной истории; но Люси, несмотря ни на что, не могла отделаться от чувства, будто в ней что-то есть, и, по крайней мере, полагала выдумку очень удачной и забавной. И потому желание узнать историю жизни дородной жабы, в придачу к ее природной привязчивости, заставило ее бегом вернуться к Мэгги и сказать: «Ох, там такая смешная жаба, Мэгги! Идем посмотрим!»
Мэгги ничего не ответила, а лишь отвернулась и нахмурилась. До тех пор пока Том предпочитает общество Люси ей, та остается составной частью его бессердечия. Еще совсем недавно Мэгги и подумать не могла, что будет злиться на маленькую красавицу Люси, что в ее представлении равнялось жестокому обращению с маленькой белой мышкой; но ведь раньше Том был к ней совершенно равнодушен, и тогда Мэгги приходилось развлекать девочку. Собственно говоря, она уже подумывала о том, что следовало бы пребольно ущипнуть Люси или отшлепать ее, чтобы заставить ее плакать, особенно если учесть, что Том тогда окончательно взбесится; кстати, колотить самого Тома, даже если бы она на это и отважилась, не имело никакого смысла – он попросту не обратил бы на нее внимания. А еще, если бы не Люси, он уже скоро помирился бы с ней – в этом Мэгги нисколько не сомневалась.
Но щекотать жирную жабу, не отличающуюся особой чувствительностью, – удовольствие преходящее и сомнительное, и вскоре Том уже начал присматривать другой способ с пользой провести время, но в таком аккуратном саду, где им не разрешалось даже сходить с дорожек, выбор развлечений оказался невелик. Единственным положительным моментом, который предполагал столь строгий запрет, оставалось удовольствие нарушить его, и Том уже начал прикидывать, как бы, презрев наложенные ограничения, прогуляться к пруду, расположенному на некотором удалении от сада.
– Послушай, Люси, – начал он, важно кивая головой и сматывая веревку, – как ты думаешь, что я собираюсь сделать?
– Что, Том? – с любопытством спросила Люси.
– Я намерен прогуляться к пруду и взглянуть на щуку. Можешь пойти со мной, если хочешь, – провозгласил юный султан.
– Ох, Том, а разве тебе можно? – удивилась Люси. – Тетя сказала, что мы не должны выходить из сада.
– Да ладно тебе! Я выйду из сада на другом конце, – отмахнулся Том. – Никто нас не увидит. А даже