затёкшее в поездке тело, махнул рукой:
– Ночь кити да благословит тот, кто горит ярче пламени, летит быстрее ветра и стоит прочнее земли.
Имя благословляющего не знал даже сам шаман. Четвёртый элемент имени потерян, и теперь никто не мог позвать его.
Закончив быстрое приветствие, Нам оживился, волнение перед грядущим событием на мгновение передалось и ему, он уже предчувствовал реки хмельного молока, что польются в эту ночь. Даже самый ничтожный раб сейчас дрожал от нетерпения, ибо вот-вот все будут пьяны и счастливы, ночь кити всех делает равными и особенными.
– Всё готово? – задал он риторический вопрос, вслушиваясь в суету, распространяющуюся, как опухоль, по лагерю.
Конечно, Нам чувствовал: мальчики Торсинга, стратега Ошиаса не подвели. Колебания воздуха несли гармонию, их ритм казался привычным, каким он всегда был в ночь кити уже на протяжении десятков лет, сколько шаман жил на этой стороне тени.
Старший Тан, который имел право говорить с шаманом, старался казаться бесстрастным, но не выдержал и радостно кивнул:
– Кить вот-вот распустится, мольба сингов. Отдохните с дороги.
Для шамана подготовили небольшой, но уютный шатёр чуть в стороне от лагерной суеты. Как только он добрался до кучи мягких одеял, сваленных в углу, тут же бросил в них своё измученное дорогой старое тело и забылся глубоким сном, отрешённым, похожим на смерть.
Проснулся Нам, мольба сингов, только к вечеру. Земля тряслась, каждый её толчок отдавался болью в теле. Возбуждение от запаха кити, который он вдохнул, сойдя с кибитки, прошло. Вернулась непреходящая усталость. Шаман так давно жил на этом свете, что его сложно чем-то надолго заинтересовать. А уж тем более ночью кити, когда глупые жикоры обжираются дурманной травой. Он видел это несчётное количество раз: чёрное обезумевшее море вырывается из загона, полноводным потоком заливает поле раскрывшейся кити. Бряцает оружие, слышен стук копыт, трубный вой выпущенных животных, крики погонщиков, разбегающихся с их пути. От поднятой пыли трудно дышать. В душной темноте режут красными дьявольскими огнями глаза жикор, запах животных тел мешается со сладко-горьким дурманом.
К утру всё успокоится. Жикоры впадут в транс, обессиленные безумством. В полуспячке будут переваривать хмель. Дояры уже приготовили звонкие вёдра, много звонких вёдер, их начищенные ряды ослепительно блестели на солнце, и большой ритуальный чан для праздника первой чаши. Вот тогда Наму придётся выйти из уютного шатра, впустить в своё тело того, кто горит ярче пламени, летит быстрее ветра и стоит прочнее земли. Нам не помнит, что происходит, когда в него входит высшая сущность, чтобы спеть песню иного мира, но с каждым разом всё сложнее приходить в себя. Последнее, что он видит из центра арены, это напряжение и благоговение в сотнях глаз, а затем Нам уже в шатре на окровавленных и загаженных нечистотами тряпках, тело болит так, что невозможно пошевелиться, а грудь раздирает кашель.
Кровь течёт из носа и из ушей, и всё,