спешащие в бездны капкан!
Ледники, жар небес, перламутра потоки!
В бухтах гиблых обломки судов на камнях,
Где гигантские змеи, чью плоть съели блохи
Осыпались с ветвей в черно-спелых духах!
Если б дети могли видеть мир разноцветный
Этих рыб, что поют среди вод голубых.
С колыбельною пеной цветов, кругосветный
Уносил меня ветер на крыльях своих.
Полюсов и широт утомленная жертва,
Море, с чьими рыданьями я засыпал,
Мне вздымало медуз, как плоды с поля жатвы
И как дева к причастию я замирал…
Словно остров, качавший на палубе ссоры
И помет птиц разбойных с глазами, как снег
Я все плыл, и в меня погружались сквозь дыры
На покой мертвецы, пятясь задом во сне!
Я – корабль, что скрыт шевелюрою бухты,
Я штормами заброшен в эфир неживой
Не смогли б все корветы с фрегатами Ганзы
Изловить мой скелет, опьяненный водой.
Что свободу познав, воспарял фиолетом,
Пробивая как стену свод алых лучей,
Тот, что нес конфитюр драгоценный поэтам
Из лишайников солнца, лазури соплей;
Что безумной доскою стремился над бездной
Весь в гирляндах разрядов, в эскорте коньков,
Когда смерчи июлей, круша как дубиной,
Рвали ультрамарин грозовых облаков;
Я, который дрожал, чуя стоны за сто лье
Бегемотов в любви и Мальстримов густых,
Вечно ищущий нег голубого покоя
Я Европы желал парапетов седых!
Звездных архипелагов скопленье я знаю,
Острова, чье безумье небес манит в ночь:
В них, бездонных ли ты затаилась, благая,
Птиц златых миллион, о грядущая Мощь?
Но и плакал я, все ж! Все рассветы тоскливы.
Луны страшны и солнца горьки, как одно:
И от едкой любви я в хандре молчаливой.
Пусть же треснет мой киль! Пусть пойду я на дно!
Если воды Европы желать – это лужа,
Что черна, холодна, куда в терпкий закат
Хрупкой бабочкой мальчик, печаль свою теша,
Опускает корабль, чтоб вернулся назад.
Больше я не смогу в вас томиться, о волны,
Хлопковозов их пенного следа лишать,
Мимо флагов и вымпелов плыть, спеси полных,
Ни под взглядом понтонов тюремных дрожать.
Жермен Нуво, «Немного музыки»
Стихотворение – это единство лексического, фонетического и ритмического. В оригинале это единство определено замыслом. Но поскольку в теории перевода в отличие от физики инструмента, подобного преобразованиям Лоренца не существует (поэзия не физика, уравнениям не подчиняется), то при переводе оригинала на другой язык (в другую систему координат) это единство, особенно лексическое и фонетическое, нарушается, а с ним и оригинальный замысел. Критично ли это? Судите сами.
Классический перевод «to be or not to be that is the question» превращает распевное, раздумчивое,