столько заказов, не представляю, как их исполнить»), или стремление напиться, чтобы заснуть, или их ночные кошмары, в которых человеческое бытие предстает пустотой или насмешкой. Теперь она могла предчувствовать тот темный час, когда лезвие бритвы дрожит в руке. В первые месяцы существования их предприятия мать и дочери придерживались прежнего обычая: после того как перемоют тарелки, все поднимались в ее комнату и читали вслух, – но Беате вскоре стало понятно, что нельзя предоставлять жильцов самим себе в такой час. До нее вдруг дошло, что в пансионе обитают живые существа, беспокойные, раздраженные и даже неистовые, и после захода солнца в них начинает накапливаться некая напряженность, поэтому вечерами она с дочерьми стала оставаться в большой гостиной и аккомпанировала Лили. Один за другим жильцы спускались вниз, с удовольствием слушали пение Лили, многие оставались на чтения вслух. В жаркие месяцы этот час коллективного общения переносили в беседку; а когда глаза чтеца уставали, вся группа могла сидеть в молчании, завороженная отражением луны или звезд в пруду под приглушенные жалобы уток Софии, неторопливо скользивших по воде.
Беата Эшли замечательно справлялась с обязанностями хозяйки пансиона, хотя жесткая дисциплина и введенные ею стандарты поведения порой переходили границы реальности. От постояльцев требовалась пунктуальность, мужчины должны были к столу появлятьсь в пиджаках и при галстуках, строго соблюдалась благопристойность в выражениях, трапеза начиналась с чтения молитвы, запрещалось грубить дамам или высказывать недовольство прислуживавшим за столом. Если кого-то из коммерсантов во второй раз в «Вязах» не принимали, и потом они похвалялись в таверне, что им удалось избежать удавки на шее, их никто не поддерживал. О пансионе начали ходить легенды: там подают прекрасно зажаренных цыплят и лучший в Иллинойсе кофе; там простыни пахнут лавандой; там по утрам не будят постояльцев резким стуком в дверь, а ангельскии голоском зовут по имени. Во время суда и в течение нескольких месяцев после исчезновения Эшли девочки видели, что матери не до чтения вслух, даже в те моменты, когда до нее доходила очередь, однако начиная с лета 1903 года все изменилось. По четвергам они читали «Дон Кихота» по-французски. Беата Эшли не видела в романе ничего смешного, только правду, в описании приключений рыцаря, которому предстояло изменить мир, полный горькой несправедливости. Иголка застывала над шитьем, когда Беата слушала любовные признания рыцаря крестьянской девушке, которую он объявил прекраснейшей из дам. И пусть страшно уставала от работы по дому, чтение так ее успокаивало, что теперь она могла спать.
Вложенные труды стали приносить прибыль, пусть и не бог весть какую, но Эшли все же сумели приподнять голову.
Постояльцы приходили и уходили, но в «Вязах» их мало кто навещал. Время от времени заезжал доктор Джиллис, но исключительно по делу, обменивался с ними парой фраз, но никогда не задерживался. Иногда под вечер