чтобы не подохнуть с голоду и не оставить голодной свою пропащую мать, так как они, на пару с Грегором, естественно, нигде не работают, отдавшись встречным наитиям в виде долговых ям: то крупных, то малых, что в спешке Ванхолю придётся закрывать; и, наконец, добивающий своим триумфом вопрос:
– Господи, как мне не сойти с ума, будучи окружённым всем этим?
Между тем, где-то рядом уже послышались всхлип и шорох, которые Ванхоль решительно проигнорировал. Подступившись к окну, он дёрнул за металлические створки: со стороны улицы повеяло свежим ночным воздухом. Он сделал пару приободряющих вдохов и, замер в одном положении, облокотившись на подоконник, обдумывая пришедшие с тем вдохом мысли.
Их было много. Весьма туманно, (иногда косвенно, не на прямую, но всё же), они касались почти всех его страхов. Тех или иных видов, на любой вкус и цвет, стоит вам только потребовать его их отдать – пожалуйста, смотрите, разглядывайте, наслаждайтесь. В глубоких, потаённых уголках воспоминаний имеется что-то родное, но забытое во имя спокойствия, а уж если так хочется чего-нибудь новенького и нестерпимо острого, чтоб аж дух пробрало: тех прекрасных, ничем не сокрытых, дрейфующих по поверхности нервной системы словно осколки льдин, первородных страхов, то не беда – они найдутся. На то потребуется время. Ванхоль будет непременно одержим мыслью о крутящемся наборе слов у него в голове, и как вихрь, тот станет закручиваться и закручиваться, усиливаясь, становится ураганом, пока не нагрянет шторм из белого шума в ушах…
О чём я – столь неистовое, до чёртиков горящее желание вспомнить те слова и те образы, которые помутнённый разум почему-то: нет, не удалил, нет, не стёр из рептильного мозга, оставив опустелым воздыхать ушедшее в думы тело. Он их просто почему-то забыл… но оставил о них воспоминание.
Моя же фантасмагория проистекает совсем иначе, и ощутить её действие вовсе не легко.
Отличие и сходство у них едино, шум тот, словно обуревающая волна, приносящая раздражение у мозжечка. Тот вибрирует. Боится. Пищит и воет; и если вслушиваться в него, то начинается паранойя. Чувство, будто потерял дар речи и не можешь сказать и слова. Он похож на тот, что исходит от радио или, скажем, если стоять рядом с трансформатором, вникая в его нежные волнообразные электрические вздохи. Звук будет только нарастать и увеличиваться. Вновь и вновь. Боже… Боже… – из ушных раковин кровоточит… – Ширь с высотой его будут огромны, даже бескрайни…
Но ум тревожится лишь тогда, когда в монотонном звучании белого шума, где нет голоса и человека, ты начинаешь слышать вопли и крики, мольбы о помощи.
Полная воздуха грудь, мгновеньем охотно вдыхающая его сладкое послевкусие – на деле жалкая отдушина для внутреннего Я – покажется сейчас мешком из костей, неспособное вобрать в себя больше ни грамма жизненной пустоты. Ноги окажутся подкошенными и кривыми, будто тебя долго и упорно избивали, превращая в мясной