завернёт к бесконечной парковке, подойдёт поближе и усядется на ту самую лавочку возле «Очага», на которой он вместе с Розой, своей дорогой мамой, каждый понедельник делал передышку, перед тем как с покупками вернуться домой.
Он с точностью знал часы её возвращения, всегда выверял расписание к приезду до остановки, чтобы осталось малость времени успеть добраться первым и обрадовать её. Щёчки Розы всегда были красными и пухлыми на фоне более белого лица, (они становились таковыми от её безусловно сияющей улыбки). Понурая, она ехала с работы с сумкой под рукой, изнурённая пятнадцатичасовой сменой, но стоило ей увидеть в окне крошечный огонёк, терпеливо ожидающий её приезда, как вся тяжесть мигом выветривалась, а улыбка возвращалась на своё место. Роза подбегала к Ванхолю и крепко-крепко обнимала его, расцеловывая, она подолгу не отпускала сына из своих материнских объятий. Прижавшись к горячей шее, он чувствовал, как нежно и женственно пахнут её духи, с легкостью, без лишних слов описывающие хрупкий, но непоколебимый характер мамы.
– Уверенность в новом дне… – равнодушно произнёс Ванхоль, отчётливо ощутив свист у виска и шум за дверью. – Уверенность в чём-либо – вот что я перестал чувствовать настолько давно, что не вспомню дня или месяца…
Разум его был не в силах понять судьбу. Он спит и видит, как рушатся колонны спокойствия с начала времён, те гаснут, и гаснут, и гаснут…
До сих пор он видит и слышит отголоски своего детства. Как памятник молодости, тот навис над человеком, дыша ему в больную спину, ожидая переломного момента слабости духа, чтобы начать казнь.
Да, именно слабости. Ведь за сломленной личиной в уродливом наряде и кроется истинный облик носителя прекрасного; не обязательно что бы красота заключалась в обворожительности или внешнем превосходстве. Прекрасное найдёт место для того, чтобы вылечить слабость. Всё циклично. Всё подвластно выдуманному людьми времени. Так было и так будет столь много веков, сколько в людях осталось человечности.
А это, примерно, около пяти сотен лет в безликой безызвестности…
Но куда проще вспомнить тот январский день, когда Ванхоль и Роза, вечером уйдя с остановки, прошлись по белому полотну заснеженного города, потом добрались до скамейки у «Очага», чтобы набраться сил, но вместо пустоты увидели одиноко сидящего на её краю мужчину.
Издалека его силуэт качался по сторонам. Шевеля руками, он высунул что-то из кармана, затем, сообразив, что нужно делать, задрав рукав куртки, прислонил это к руке, наметил область ближе к локтю, с внутренней стороны и – резким взмахом правой руки – воткнул содержимое, скорее всего, шприца, себе в вену. Секундами после тёмный силуэт ловил гравитацию взмахами и радостными воплями, насыщаясь хлынувшей по крови эйфорией.
Мгновение спустя мужчина уже валялся на асфальте, изгибаясь словно затейливая кобра, крича несвязные матерные слова.
Всё это время Ванхоль с Розой