таким, как надо (нам!), и (возможно!) будешь частью нашей (пожирающей себя и друг друга) стаи». А постоянные «покусывания» лишь подкрепляют степень родства. «Шрамы украшают мужчин», «женщина должна терпеть и молча страдать», «настоящая интеллигенция должна рефлексировать вечно», «художник должен быть голодным». Если кто-то радуется – это незаслуженно и тревожно, если пытается написать книгу, песню, поменять мужа, работу, себя, мир – это все безумие, болезнь и мракобесие или неблагодарность, как минимум.
Если ты сражаешься с кем-то одним, то есть шанс выжить, но, если одновременно и со всей стаей, и с собой – шансов на победу нет, так как проиграешь тоже ты и твоя мама в голове, которая всегда права и всегда любима, что бы она ни сказала. Срываясь с поводка, рискуешь оторвать руку держащего.
Вот такие петли Мёбиуса кружились в голове с детства, как же можно любить ненавидеть, и от этого так хорошо? Как же можно ненавидеть свою любовь и…. вот именно тут и возникает Сценарист, ибо никакие внутренние взрослые родители и дети не могут справиться с родителями и детьми, которые никогда не станут взрослыми, они просто не дадут друг другу вырасти, только путы зависимости удержат их союз, даже если это колючая проволока, сжирающая кожу при любом порыве друг от друга. Она же не даст и обнять друг друга, ведь это тоже больно.
А Сценарист, смиренно снимает этот терновый венок, ибо он не его, а Иисуса из Назарета. «Был ли мальчик Иешуа?» еще надо доказать, но – какая сцена! Какой разворот сюжета!
***
Мой Сценарист довольно потирал ручки, запасаясь попкорном, пока я набирала номер мамы.
– Мама, можно я приеду? Дома у меня Дубровский, ну, ты помнишь, да, тот самый. Тут остаться? Но я почти не знаю этих людей, они даже не друзья мне, просто так получилось. Друзьям? Звонила ли я друзьям? А ты – мы же семья, вроде? А…. Да…. Конечно, я понимаю, опасно… Но ведь у меня нет никаких симптомов, как и у тех, кто вокруг! Но к тебе же ездит мой брат, племянники?!? То есть мы не будем видеться, пока длиться пандемия? Это сколько? Год? Два? Десять? Кто докажет, что она прошла? Ага… да, хорошо, позвоню брату. Все хорошо, удачи. Но…. Мама, я ведь тоже семья?… А, да, я не буду опять начинать свою песню… Да. Пока, мама….
Я сидела на бревне в весеннем пальто. В бане спал шаман, который настоятельно попросил уехать меня незамедлительно, на просьбы дать мне хотя бы остаться до утра, он ответил довольно угрожающе и безапелляционно, как и полагается благородному мужу, коли встретит на пути он девицу бездомную да испуганную.
Я не знаю и не предполагаю, какие страсти разворачивались в этой ячейке просветления за моей спиной, но найти куда мне «свалить, вот прямо щазззз, нахрен, вот, прямо ночью» сразу не получилось. Вариант с мамой обломался. Друзья, – ох, да я даже не могла представить, кто пустит меня, если даже мама отказала в ночлеге.
Таким образом я и очутилась ночью в минус 5 на бревне, ибо портить сон истерикой добрым