свои мускулы. Он был голоден. То, что им выдавали, было минимально. Остальные почти все имели что-нибудь с собой, или у них были деньги. Он же потерял родителей, и у него не было ничего, кроме одежды. Сердце сжималось, глядя на них, слушая и наблюдая. Я с нежностью смотрела на своих детей и непрестанно молилась, чтобы их не постигла та же участь.
К часу вернулся Володя. Он был расстроен и взволнован. С пропуском ничего не вышло. «Чёрт их разберет, – говорил он, – я ничего не понимаю, что у них творится, да и они сами должно быть ничего не понимают. Я без конца провозился, телефонируя все в разные концы, милый секретарь очень принял к сердцу наше положение и всячески старался помочь. На австрийской стороне нас пропускают, а на баварской лейтенант уперся, как осел. Когда ему сказали, что полковник с той стороны нас пропускает, то он ответил, что даже если сам фельдмаршал ему прикажет, то все равно он не пропустит. С этой стороны нам советуют ехать до Зальцбурга, там другая область и, может быть, другие порядки. Кроме того, в Залцбурге сосредоточились все власти и может быть удастся выхлопотать проезд». – «Сколько же километров до Зальцбурга?» – угрюмо спросил Владимир Петрович, совсем не рассчитывающий везти нас так далеко на своих лошадях. – «Пятьдесят шесть, но дорога, говорят хорошая, только под конец будут небольшие подъемы и спуски». Секретарь обещал привезти нам к вечеру пропуск до Зальцбурга, который он смастерит сам, и еще маленькая удача: он обещал дать мешок овса для лошадей, только так, чтобы никто не знал. «Я пойду после завтрака с маленькой тележкой к нему на дом». – «Вот это здорово, – Владимир Петрович хлопнул Володю по плечу, – молодец! С мешком овса я, пожалуй, в Зальцбург поеду».
Мы приняли нашу судьбу спокойно. Делать было нечего. Путь к Зальцбургу отдалял нас от наступающего фронта, а там, что Бог даст.
В три часа Володя отправился за овсом. Двенадцатый номер Маритгассе был маленький чистенький домик с высокой крышей. Над входными дверями были прибиты оленьи рога. Аккуратный садик с расчищенными дорожками, и такой же маленький огородик за домом говорили о тихой буржуазной жизни. Навстречу Володе вышла молодая женщина в пестрой тирольке, с кружевным передником и белыми накрахмаленными рукавами. Домик, сад и эта светленькая женщина, казалось, сошли со страниц детской сказки. «В таком доме, должно быть, жила Красная Шапочка, – рассказывал мне Володя. «Глядя на все это, казалось странным, что кругом война, развал и полный хаос, так здесь все было на своем месте, светло и ясно».
Женщина любезно пригласила Володю войти. Чисто вымытый пол, блестящая медная посуда на полке, плита, на которой, казалось, никто никогда не готовил. Между окном и дверью – скамья, и перед ней квадратный стол. Женщина усадила Володю и стала угощать его «мостом» – напитком из яблок, вроде кваса или сидра. Сочувствовала нашему положению, ахала, когда узнала, что с нами четверо