может исцелить любое проклятие, даже такое, как мое. А еще говорят, что он может пробудить древнее зло, но это не моя забота. Я не герой. Я просто хочу вернуть себе жизнь.
Воспоминание всплывает непрошеным: ночь, когда все изменилось. Я был охотником, жил в маленькой деревне на востоке. Мы с братом выслеживали волков, когда наткнулись на него – вампира, чьи глаза были как два уголька. Он убил брата, а меня… сделал таким, как он. Я до сих пор слышу его смех, когда просыпаюсь. С тех пор прошло сто лет, но жажда мести и надежда на исцеление держат меня в этом мире.
Я отхожу от обелиска, вытирая пот со лба. Солнце садится, и это мое время. Ночью пустыня оживает, и не только из-за скорпионов. Я слышу шорох за спиной и оборачиваюсь, рука на рукояти меча. Из тени появляется фигура – зверочеловек, судя по ушам и хвосту. Его глаза горят любопытством, а в руках – посох, украшенный перьями.
– Ты кто такой? – рычит он, но в его голосе больше настороженности, чем угрозы.
– Прохожий, – отвечаю я, стараясь не показывать клыки. Улыбка вампира редко внушает доверие. – А ты?
– Кайл, – говорит он, прищурившись. – Охраняю эти земли. Здесь не место для таких, как ты.
– Таких, как я? – Я поднимаю бровь, не сдерживая насмешки. – Ты имеешь в виду бродяг или тех, кто не боится твоего грозного посоха?
Он фыркает, но расслабляется, опуская посох.
– Ты не похож на обычного бродягу. Что ты ищешь у обелиска?
Я колеблюсь. Рассказать правду? Зверолюди не самые болтливые, но они чуют ложь лучше, чем собаки.
– Кое-что старое, – говорю я уклончиво. – Кое-что, что может мне помочь.
Кайл смотрит на меня, будто пытается решить, стоит ли мне доверять. Потом он кивает на обелиск.
– Это место святое. Если ты здесь за сокровищами, лучше убирайся. Пустыня не любит грабителей.
– Не волнуйся, я не за золотом, – говорю я, и это правда. Золото не утолит мою жажду. – Но если ты знаешь что-то об этом обелиске, я был бы рад послушать.
Он хмыкает, но садится на песок, приглашая меня присоединиться. Я сажусь напротив, чувствуя, как ночь обволакивает нас прохладой.
– Легенды говорят, что обелиск – это ключ к древнему артефакту, – начинает Кайл. – Что-то, что может менять судьбы. Но он проклят. Те, кто искал его, либо пропадали, либо возвращались… не такими, как раньше.
– Проклят, говоришь? – Я усмехаюсь. – Ну, я и так проклят, так что мне терять нечего.
Кайл смотрит на меня с чем-то вроде уважения, но тут же добавляет:
– Не шути с этим, вампир. Я чую беду. Что-то пробуждается. Не только здесь, но и в лесах, на севере, на островах. Ты не чувствуешь?
Я молчу. Он прав. Последние месяцы я замечал странности: тени, что двигаются слишком быстро, шепот в ночи, который не принадлежит ветру. Но я списывал это на свою паранойю. Теперь, глядя на Кайла, я понимаю, что это не просто мои домыслы.
– Может, и чувствую, – говорю я наконец. – Но я не из тех, кто бегает от беды.
– Тогда ты либо храбрый, либо глупый, – смеется он, и его смех