Назар повернулся к нему спиной, незаметно забросал первую назаровскую лунку снегом, а рядом пробурил новую, но до половины. Потом позвали Назара, пили за столиком, уже из стопок, а потом ржали над Назаром, который всё пытался «утопить блесёнку», а она не топилась, а потом чистил лунку буром – и не мог понять, почему тот упирается. Москаль же комментировал на телефон: «Смотри, он попёр буром! Хорошо ещё, что бур на 9, а если бы на 13! Смори, сколько рыбы набилось! Протолкнуть не может!» Назара вернули к закускам.
А к столику подбежала норка, видимо, уже прикормленная на зимнике. Чёрненькая, длинная и, как мостик, подсогнутая в спинке, как все куньи. Норка и так самая непугливая из куньей братии, а тут и вовсе потеряла страх, и горе-рыбаки, ничего не поймав, стали предлагать ей шпроты из банки, на которые она не прельстилась.
– От скотина, зажралась!
– Назар, ружьё неси – на шубу жене возьмёшь!
– Ха-ха-ха!
Серёга подневольно улыбался. Ему и стыдно перед Андрюхой за таких друзей, но он и зависел от них по делам.
– Обожди, дай теперь, я угощу нормальной рыбой! – сказал Андрюха и вытащил из багажника баночку-шайбу с мороженным тугуном – выковырял ножом плоско улежавшуюся ломкую рыбинку, бросил норке, и та мгновенно закуску схватила и утащила. Тут уже Андрюха победоносно глянул на компанию и перемигнулся с Серёгой. «Знай наших!» А Москаль орал: «Ну всё! Всё! Твоя взяла!»
Серёга с Андреем закруглили застолье и загнали компанию в «дэлику». Андрей ехал замыкающим.
Пошли тундряки, балок дорожников с «Уралом»-вахтовкой: с тундры давило воду, и чтоб наледью не стопило дорогу, мужики прорубали в ней канавки. Так и тянулись – редколесья, далёкие сопки, а потом лесок кое-какой подсобрался, и Андрей пронаблюдал ещё один пример живого бытия зимника. Ехал, подотпустив Серёгу, и в одном невыносимо бугристом месте, совсем сбавив скорость, вдруг увидел тёмный овальчик, пересёкший дорогу. Даже не перебежавший – у мышей не видно лапок, – а именно проскользивший, прокатившийся на какой-то магнитно-мышиной подвеске. И пытающийся забраться на крутой и высокий бортик дороги и как-то странно замедляясь. Мышь, видимо, изголодалась и уже замерзала, бежала, пытаясь зарыться, – но ни промёрзлое дно зимника, ни бугристые отвалы не давали. А перелезть через бортик сил не хватало. Тут расширяли дорогу и наворотили отвесный окаменелый вал с неряшливыми кусками грунта, какими-то заиндевелыми корнями, отщепками стволов.
Андрей выскочил из машины и подобрал мышку, уже беспомощно собравшуюся в комочек и готовую испустить дух. Это была красно-серая полёвка, пушистая, с уже прикрытыми глазами. Андрей принёс её в машину, отогрел, пока блестящие чёрные бисеринки не засияли на пушистой мордочке, а потом вышел, держа за пазухой, перелез через бортик и выпустил её в пухляк, в котором она мгновенно исчезла. На всякий случай сыпанул он и горсть кедровых орехов из кармана.
Потом была плоская сопка с гарью – столбами лиственниц, полностью залепленные