ощущение… ввиду отсутствия каких бы то ни было «зато». Эльвира поразительно красива, и несмотря на то, что центр притяжения – её лицо, остальные части абсолютно и вызывающе прекрасны, хотя… Что хотя? Хотя любая из них могла стать украшением целой женщины!» — Андрей поставил точку, прилёг и, прикрыв глаза, снова представил свой поход в «Удакан».
Андрей приехал туда раньше, когда ещё на было Снитенко. В фойе в креслах за столиком сидел хозяин ресторана Борисыч. Похожий на вышибалу, круглобошкий, с неровной кожей, особо побитой на лбу, и прозрачным ёжиком. Одет в великолепный костюм. Сам с брюшком, ходит чуть враскорячку – ступни в острых ботинках врозь.
– О, здоро́во! – Борисыч посмотрел на часы, большие, блестящие и похожие на морскую мину – все в торчках, тоже сверкающих: – Ты во сколько с Эльвирой встречаешься?
– Как с Эль… – открыл рот Андрей, – та-а-ак, теперь всё понятно. А ведь он ничего не сказал! От артист! Сказал, переговорить надо. Я думал, по участку…
Борисыч хрюкнул в нос и покачал головой:
– Это только Снитенко такой хреновиной может заниматься.
Андрей знал лично только двух туровозов, а Эльвиру, никогда не появлявшуюся в посёлке, не видел и специально не изучал, зная, что она «видная», и опасаясь человеческой нотки, которая обязательно будет мешать и подталкивать к послаблениям. «Противника лучше держать на расстоянии, – философствовал Андрей, – чтобы, не дай бог, не почувствовать себя на его месте!»
Сейчас времени на философию не было: «Как можно меньше говорить и больше слушать. Ты наблюдаешь, она себя показывает. В этом твоя сила. Будет спрашивать про заказник – расслабить, сказать, что много вопросов… Застраховаться от её резких ходов, попыток найти кого-то влиятельного, чтобы выйти на министерство… Пусть думает, что ничего страшного не происходит. С другой стороны, чем раньше она поймёт, что дело – труба, тем меньше будет вкладываться, и тем легче расстанется с накопленным… Можно, конечно, радикально всё присечь и сказать: «Чтоб духу твоего не было на реке!» Но должна быть полная уверенность, что победишь. Она у тебя есть? Нет. Значит, сиди и слушай».
Приехал Снитенко, солидно-породистый, с незагорающей кожей – в молочную поросятинку с нежными морщинками.
– Привет! А ты чё не сказал мне, что Эльвира будет?
Снитенко развёл руками:
– Ну-у… – замялся, забегал глазами, – она всё-таки наш заказчик… Попросила…
– Ты даёшь!
– Ладно, пойдём. Скоро подъедет.
Снитенко повёл Андрея в особый гостевой зальчик к столу, заставленному тарелками: тонко нарезанная кварцево блестящая нельма, чир, муксун. Веером красно-рыжий голец. Бутерброды с красной икрой. Кедровый какой-то самогон. И тут же шаги: официант несёт жареную, в корочке, зубатку.
– Ну что, за встречу? – с надеждой спросил Снитенко, потянувшись к бутылке.
– Не, я не буду, – сосредоточенно сказал Андрей, продолжая раздражаться на Снитенко и зубря: «Молчать, слушать, и не ставить себя на её место».
Раздались лёгкие