горестно вздохнула медсестра, когда услышала всё, что передала ей Катька. – Людей у нас не хватает. А сейчас ещё двух травмированных привезли. Я тебя очень попрошу: сходи на кухню. Записку напишу, чтобы тебе судки выдали.
– Но тогда и на меня! – обнаглела Катька. – Чё я туда-сюда мотаться буду?
Кира Константиновна взглянула на неё, печально покачала головой и согласилась:
– Ладно.
С запиской Катька потопала на кухню, на первый этаж. Со второго – это не так далеко. Если вниз. А вот если наверх да с двойной порцией! Она пожалела, что потребовала свой обед в палату. Зато потом, вольготно расположившись на кровати – полулёжа, ощутила некий кайф. Совершенно забыв о том, для чего вообще покидала палату.
Утвердив судок с супом на подушке, положенной на колени, Катька потребовала у Васильевны:
– Ну, давайте! Рассказывайте. Про детей.
Бабка тяжело вздохнула.
– Или вас покормить? – Катька задумалась. – Я могу. Честное слово. У меня сестра младшая, Лорка. Я за ней как вторая мама ходила. Когда Лорка маленькая была, а мама на работе.
Бабка вздохнула ещё раз, с тяжёлым хрипом выдохнула:
– А я так вовсе матерью была.
– У вас же нет детей! – изумилась Катька. – Вы же сами говорили!
– Своих не было, а вот сёстры да брат. – Евдокия Васильевна, слегка меняя позу, а она всё так же лежала на животе, руки вдоль туловища, повернула голову в противоположную от Катьки сторону. Слова бабки теперь уходили в стену, невнятным эхом наполняя небольшое помещение. – У меня мать-то два раза замужем была. Да кой два раза! Один! А другой раз – так, чуточек. Первый-то, батька мой, на Дальний Восток сбёг, да там, говорят, посадили. А второго на войне убило. Орудием он командовал, артиллеристом был.
– Что? – переспросила Катька, опуская наполненную супом ложку обратно в миску: «Магомет тоже служил в артиллерии, а отца посадили. Ни фига себе совпадения!» Есть ей сразу расхотелось, и уже совсем искренне Катька произнесла: – Ну, и дальше что?
– Я вот тридцать первого года, а сестра Катерина… – тут Катька округлила глаза – мол, ну надо же, прямо как меня! – но бабка этого, естественно, не заметила. – Катерина, та с тридцать шестого. Через год, как она родилась, отец от нас и рванул. Добрые люди нашлись, написали потом письмишко-то. Аж из Владивостока. Мол, с милицией повздорил, а у него и без того рыльце в пушку. Посадили. И так вестей не слал, а тут и вовсе пропал. А Василий Фомич – он из ссыльных. Был. Тоже оттуда, с Дальнего Востока. В тридцатом его, слышь, сослали туда со всем семейством, из-под Ростова. Говорит, артелью командовал да хлеб взял да людям роздал, когда надо было не людям – государству. Его и сослали: не перечь против закона. Семья у него. Все померли: кто по дороге, кто в тайге – жена, мать, детишек двое. А ему ж, вот, возвращение выписали. Повезло как-то. Он и поехал. Поездом. В Кунгуре на станции вышел – в буфет, взять чего съестного, а его по головушке тюкнули. Шантрапа местная. Обобрали. Тут и совпало. Мать у меня Катьку лекарям возила, дыхалка у ей замирала. Ну да. Там на вокзале и встретились они. Пожалела