с младшей в палату не пустили. Катьке пришлось самой идти к своим на первый этаж, в холл, где всё – стены, пол, потолок, окна, двери, всё пространство – гудело от десятков голосов: к болящим людям пришли их родственники и друзья, и вот теперь все разговаривали.
– Нам Ирина Владимировна сегодня сказки читала, и Татьяна Ивановна – тоже. Из той же книжки. Представляешь? – говорила Лорка, забравшись на Катькины колени. Сегодня буквы в её речи вставали на требуемые места. – Мы ей говорим, Татьяне Ивановне, что нам Ирина Владимировна эту же книжку читала, утром, а Татьяна Ивановна сказала, что повторенье – мать ученья. Я вот и думаю: зачем нам ещё одна мама, у нас же у каждого своя!..
Для Катьки с Лоркой нашёлся свободный стул. Мама стояла напротив, доставая из пакета и показывая то, что принесла. Вынула и книгу:
– Извини, забыла спросить, что ты читаешь, взяла первое, что попалось.
– Спасибо, мам, – отозвалась Катька. Призналась, слегка покривив душой, но помня недавние события: – Ты у меня золото. Только книги мне сейчас и не хватало.
– Правда? – не поверила мама и расцвела улыбкой. – Ты.
– Ты, если хочешь, – перебила её Катька, – сходи в кафе. Без меня. Но с Лоркой. А я потом. Как-нибудь.
Вибрация заставила Катьку прервать разговор, она достала из кармана шортиков смартфон, отжала иконку:
– Да?
– Вы про Евдокию Васильевну.
– Да, умерла, – Катька кашлянула. – Вы с теми, кто хоронить будет, созвонитесь, они всё расскажут.
– Кто-то умер? – не поняла мама.
– Да, – согласилась Катька. – Хороший человек. Бабулька одна. Рядом со мной лежала. Жалко, что у меня такой бабушки нет. Я на её контакты всем сообщала, что она… того… Так мне уже больше двадцати раз позвонили. Представляешь?
– Представляю, – сказала мама. И попросила: – Можно я тебя поцелую?
– Можно, – милостиво разрешила Катька.
И мама обняла её вместе с Лоркой – обеих:
– Господи, какое же это счастье, что вы у меня есть!
Глава 10. Усы
Книжка оказалась про Хому и Суслика. В другое время Катька предпочла бы – из-за ситуации – что-нибудь менее смешное, но уж что оказалось под маминой рукой.
Под рукой, кстати, но уже под Катькиной, оказался и Илья Дробан.
Ужинали они вместе, за одним столом.
Больничная столовая была маленькой, неуютной, в ней пахло хлоркой и духами. Хлоркой – от пола и столов, духами – от тётки-пациентки, что долго возмущалась недосоленной, по её мнению, рыбой. Она не стала доедать свою порцию – ушла из столовой, глухо ворча, оставив после себя долгий запах и ощущение присутствия.
– Хорошо быть левшой, – улыбался Илья. – И в тетрадке можно писать, и рыбу есть… – правая рука у него была на перевязи. – Представляешь, – качал он головой, – думали – ушиб, а оказалось – трещина.
– А мне даже читать запретили, – пожаловалась Катька на врачей.
– А хочется? – продолжал улыбаться Дробан; улыбка у него была обворожительная.
«Интересно, как он