полчаса пути, и лес по берегам ручья раздвинулся, а впереди вдали показались силуэты заводских труб и производственных зданий. Выходит, он пришёл к тому, от чего уходил, к тому же городу, к его восточной окраине, где трубы, пятиэтажки и безжизненный, пахнущий железом воздух.
Вода в ручье была прозрачной и заманчиво поблескивала, хотелось пить, но пить из ручья он остерёгся – неизвестно, что там в его истоках, какие промышленные отходы могли в него попасть.
Пожалуй, пора поворачивать обратно, но сначала надо было передохнуть: ноги казались чужими, горячими и огромными, как у слона. Поднялся из оврага к краю леса и остановился: перед ним возникло небольшое заброшенное сельское кладбище: покосившиеся деревянные и ржавые железные кресты и пирамидки со звёздочками. Между могил тут и там поблескивало битое стекло из-под водочных, судя по грязным этикеткам, бутылок. Но ошеломляющее впечатление произвёл гигантский деревянный зелёный четырёхгранный толстый крест, вырванный из земли и поверженный.
Присел на ближайшую каменную плиту, что посуше. Кто же смог натворить такое? Те, кто ставил этот крест, думали, что ставят на века, вырыли глубокую яму, из которой он был выдран. Один человек выдернуть вряд ли смог бы… Это ж какую пьяную силу надо было приложить!
«…Ничто не может принести вред Целому», «единая гармония проникает всё», «всё совершается согласно природе Целого…» Посмотрел на развороченную чёрную яму из-под креста.
– И это тоже?
Похоже, император и сам не вполне этому верил, ведь в другом месте он пишет: «Кто отступает и удаляется от разума общей природы, выражает неудовольствие происходящим – отступник от мира…» Получается, что отступники вне природы и её гармонии. А кто они тогда, если не часть Целого? – они энтропия, безумие, хаос! И что ты можешь в этом мире изменить? – Только себя!
«Остаток жизни проживи, как человек, всей душой предавшийся во всем, что его касается, на волю богов, не желая быть ни рабом, ни тираном по отношению к кому-нибудь из людей».
Прошло тридцать лет, и вот уж воистину и небывалое бывает: рухнуло казавшееся вечным, отравленное ложью и глупостью, царство, предав каждого собственной воле. Но в мире от этого больше правды не стало. И вот, через тридцать лет он оказался в Риме перед памятником Марку Аврелию.
Громадный, курчавый, лобастый император восседал за стеклом на лошади, приподнявшей массивное копыто, и были они оба бронзовые, позеленевшие, в шелухе позолоты, – не только тот скромняга мыслитель, каким он чувствовался по книге, но и повелитель.
А он стоял пред ним с извечными вопросами в сердце.
– Здравствуй, Марк! – сказал он.
Гуппи
Уже 60 лет минуло, а как вспомню этот случай, до сих пор подташнивает. В ту пору мы жили в Подольске, сером, индустриальном, дымящем трубами, с пятиэтажками и унылой нелюбимой школой,