мне никогда не хватало. – Он застенчиво улыбнулся. – Да что я все о себе! Наверняка у тебя своих неприятностей хватает.
– Солдатская доля на девяносто девять процентов состоит из неприятностей.
– А на один процент?
– Из ужаса. Так говорят.
– Ах да, – вздохнул Уильям Корнфорд. – Сражения.
Сам он никогда не служил. Во время Первой мировой остался работать в компании, которая в те годы была единственным поставщиком бананов в стране. Понятно, что к военной службе Ларри отношение у него было сложное. С одной стороны, сын покинул компанию в трудный час. Но с другой, он – вклад их семьи в общее дело.
– Так что, Маунтбеттен присматривает за тобой? – спросил его отец.
– Да ну, я просто мальчик на побегушках, только называюсь позвонче.
– И все же я не хочу, чтобы ты пострадал.
Эту должность ему выхлопотал отец. Если Ларри не может оставаться под крылышком «Файфс», пусть хотя бы отсидится в безопасной лондонской штаб-квартире.
– Похоже, – сообщил Ларри, – нашу часть скоро отправят в бой.
И пожалел о сказанном, едва глянув на отца. Стыдно корчить из себя вояку, когда твой отец от тревоги потерял сон.
– Ну, меня-то вряд ли возьмут с собой. Боюсь, я обречен вечно таскать бумажки.
Принесли вино. Отец с обычной учтивостью поблагодарил официанта.
– Прекрасное ронское вино, – обратился он к сыну. – Мы должны выпить за освобождение Франции.
– Как там наш дом, неизвестно? – Ларри имел в виду дом в Нормандии, посреди заповедного леса Форе-д’Ови.
– Кажется, реквизирован немцами, – ответил отец.
Их взгляды встретились поверх поднятых бокалов. Отец и сын одинаково любили Францию. Для Уильяма Корнфорда это была страна великих соборов: Амьенского, Шартрского, соборов в Альби и в Бове. А для Ларри – страна Курбе и Сезанна.
– За Францию, – поддержал тост отца Ларри.
После отмены операции «Рюттер» над Сассексом повисла напряженная тишина. Тысячи солдат, вставших лагерем на холмах Даунс, продолжали учения, предназначенные не столько для поддержания боевой формы, сколько для того, чтобы хоть чем-то их занять. Долгими вечерами выпивалось все больше пива, а теплыми ночами все чаще вспыхивали драки. Июльские грозы миновали, оставив после себя обложную облачность и жаркую духоту. Никто не верил, что операцию отменили окончательно. Все чего-то ждали.
Улучив погожий денек, Ларри, захватив краски и складной мольберт, спустился к заливным лугам на берегу Глинд-Рич. Установил мольберт среди скошенного сена и стал грунтовать доску, которую использовал вместо холста, собираясь запечатлеть вид на холм Маунт-Каберн.
Тем временем на тропинке, ведущей от фермы, показался человек. Ларри присмотрелся: да это же Эд!
– Ну слава богу, хоть одна живая душа! – с чувством воскликнул тот, подходя поближе. – Я тащился с другого конца страны, чтобы повидать Китти, а ее, черт возьми, нет.
– Ты предупреждал ее, что приедешь?
– Я и сам не знал.
Эд