ним, на небольшом расстоянии, сидел, откинулся в кресле очень большой и очень толстый человек с суровой гримасой на широком, мясистом лице. Его большая голова поражала сединой, и его усы, обрамлявшие его тяжёлое лицо, как рама, тоже были седыми. Его одежда была очень богатой, но при этом довольно старой и слегка поношенной. Под одной из его невероятно опухших ног была лежала твёрдая подушка, а сама нога оказалась забинтованной сверху донизу. В комнате царила абсолютная тишина, и не было головы, не склонённой в искреннем почтении, ну, кроме головы этого человека. Этот суровый недовольный инвалид и был страшным королём Англии Генрихом VIII. Он заговорил – и его лицо при первых словах сразу прояснело и стало нежным:
– Как теперь самочувствие у милого моему сердцу лорда Эдуарда? Вам лучше, мой принц? Милый принц, вы что, хотите убить меня своими шутками, убить короля, вашего отца, который любит вас и хотел бы знать, кто вас мог к этому надоумить?
Как только Бедный Том, пытавшийся уразуметь первые слова королевской речи, и слова «убить короля, вашего отца» достигли его ушей, его лицо побледнело, и он мгновенно упал на пол, как подкошенный выстрелом из пушки. Следом за этим Том воздел руки и воскликнул:
– Ты король? Тогда я действительно пропал!
Эта фраза, казалось, ошеломила короля. Его глаза бесцельно блуждали по лицам, а затем, сбившись с толку, остановились на мальчике, стоявшем перед ним. Затем он сказал с глубоким разочарованием и печалью:
– Увы, до сего часа я считал, что слух не соответствует действительности, но я боюсь, что это не так!
Он тяжело вздохнул и сказал нежным голосом:
– Иди к отцу, дитя моё! Ты плохой мальчик!
Тому помогли подняться, и он, весь трясясь от страха, приблизился к его величеству, и смиренно склонился перед ним. Король взял его испуганное лицо в свои руки и пристально посмотрел в глаза, любовно вглядываясь в него, словно искал в них какой-то благодатный знак исцеления, затем прижал кудрявую голову к своей груди и нежно погладил ее. А потом он сказал:
– Разве ты не узнаешь своего отца, дитя моё? Не разбивай мне сердце, не убивай меня так, лучше скажи, что ты узнал меня! Сынок! Ведь ты узнаешь меня, правда?
– Да, ты мой грозный повелитель, король, которого Бог хранит! Помазанник божий!
– Верно, это сущая правда – ну успокойся, не дрожи так, тебя никто здесь не тронет, здесь нет никого, кроме тебя и меня! Теперь тебе лучше, я вижу, твоя больная фантазия улетучивается, не так ли? Ты не будешь снова забывать, кто ты, ведь не будешь? Не надо, сынок, называть себя другими именами!
– Я молю тебя, будь милосерден, поверь мне, о мой повелитель, я говорю правду, я самый подлый среди ваших подданных, и, будучи бедняком, рожденным моей бедной матерью, только болезнью и несчастным случаем был занесён сюда, на беду оказался здесь, но я ни в чем не виноват! Я не хочу умирать! Я ещё молод, чтобы умереть, и ты можешь спасти меня одним словом, одним своим словом! Скажи его, сэр! Умоляю тебя! Пожалуйста!
– Умрёшь?