психологом.
– Женщина, наводящая чистоту на кухне твоего дома, не может приходиться просто коллегой, – возразила я.
– Это не то, что ты подумала, дорогая! Я был в таком исступлении, что стал обзванивать знакомых, соседей, больницы. Морги… рука не поднялась. Мне было так плохо! А Лора очень поддержала меня, и я поделился своим горем, подумав, что дружба с ней пойдёт тебе на пользу.
– Дружба с психологом?!
– Кэти, у меня нет иного выхода, я не справляюсь с тобой! Один день для меня черней другого. Господи, как быть дальше? Ты не доверяешь родному отцу и до сих пор не потрудилась объяснить, где пропадала, и что с тобой стряслось?!
В глазах отца блестели робкие слезы, которые он бойко подавлял в себе. Обдумывая ответ, я понимала, что правда принесёт ему только переживания и добровольно на это подписать его не могла.
– Ничего не случилось. Я просто упала, уходя из школы.
– Она просила не давить на тебя, но сколько ещё ты будешь отмалчиваться?
– Значит, теперь ты живёшь по её указке?!
– Она предупреждала, что ты будешь юлить, нападать и не скажешь правды. Кэти, я так разочарован!
Отец силился сделать суровый вид строгого родителя, но его сдвинутые брови смотрелись не угрозой, а неудавшейся мимикой трагика.
– Я ухожу на работу. Надеюсь, сегодня ты будешь лучше смотреть под ноги, чтоб не упасть.
Он отнёс пустую посуду на кухню, а я сидела, ругая себя за проявленную дерзость, и в знак подтверждения самых ужасных опасений взглянула на фотографию мамы. Она стояла не там, где обычно – отец снова рассматривал её утром, обращаясь к покойной Скарлетт за незримым советом. Мой отец не был сумасшедшим, но я знала, что так ему легче. Я сходила за рюкзаком и стала одеваться, а когда взяла куртку с крючка, из неё выпал невскрытый конверт, найденный мной накануне в почтовом ящике Ньюмана. В адресной строке аккуратным каллиграфическим почерком подписано:
«Джону Ньюману.
Сатис-авеню, д. 63
Ситтингборн, Великобритания»
До крайности взволнованная, я скорее распечатала его. Слова, что прочла там, были выведены медленно, рукой неторопливой, но уверенной. Казалось, автор письма ни один год нёс в душе траур насущного бытия, и та пустота пропитывала рукописный текст несправедливой безысходностью. Там значилось:
«Дорогой Ф. К.!
Я долго не решалась, но всё же пишу тебе в надежде на милость… Разве существует худшая кара, чем вечная разлука с вами!? Не устаю повторять, что полностью осознала свою вину. Поверь, что муки, пожирающие моё существо, столь невыносимы, что долго мне так не прожить. Я обливаю горькими слезами подушку день за днём, ночь за ночью, проведённые вдали от вас, а каждый вдох приносит только страдание. Возможно, отвергая меня суровой опалой, ты ищешь способ забыть о предательстве, необдуманно совершенном мной. Но я молю, подари мне прощение! Отныне нет тяжелее исповеди, чем перед тобой. Прошу, дай мне свой ответ.
Навеки твоя, Л. Д. Ф.»
Я