хотел, чтобы…, чтобы делали больно…
– Они все слышат. – прошептала, сделав вид, будто облизнула ухо.
Теперь он стал не много приходить в себя. Оглядываясь, удивление сошло с лица и понял, что он теперь в её руках, попал, как в клетку со зверем и всё зависит от того, в каком она настроении. Но, то ли ему было всё равно, что с ним сделает, то ли понял в чем причина странного поведения, рассеяно сказал:
– Хочу…, хочу побыть в твоих руках.
Она обошла его, кругом, и, посмотрев искоса, брезгливо, намотала на шею один круг, потом второй, потом ещё один и присела на колени. Он, чуть напрягся, пытаясь припомнить, когда такое было ранее, её ли этот ненавистный взгляд? И затаился, когда вцепилась руками в его шею. Он думал, что решила его поцеловать, но потянулась снова к уху. Легонько прикусив, прошептала:
– Изобрази податливый вид.
– Что происходит…? – вырвалось, внезапно, из уст.
Но тут же – закрыла рот ладонью, блеснув глазами, в которых читался азарт и страсть. Смотрела в глаза долго, не моргая, а другой рукой принялась сдавливать его шею, давить на горло, да так, чтобы и голоса не смог подать. Но он не знал уже, куда смотреть: в её холодные глаза, на прикушенную губу, или в тот угол, где красненький глазок камеры подмигивал ему. А её рука соскальзывала, он подбородок приподымал, но с новым хватом её пальцы впивались в шею ещё сильнее.
Вдруг снова наклонилась ещё смелее, видя, что он так и не понял, в чем дело:
– Это прелюдия для камер. – на выдохе прошептала. – Видео потом режут и на студию отправляют. Я скажу, когда можно расслабиться… – сказав быстро, взглядом, сказанное подтвердила и, когда почувствовала ладонью, что тот ухмыльнулся, сняла и быстро покинула его колени.
Но зря он расслабился. Не успел смахнуть со лба пот, мотнуть головой по сторонам, где свисали камеры, как змейки, она что-то быстро вставила ему в рот…, что-то мягкое, безвкусное, и заклеила черным скотчем несколько раз, обмотав вокруг головы. Он лишь удивлённо приподнял брови, но тут же получил громкий ответ:
– Тебе же будет лучше! Потерпи.
И тут же потребовала руки сложить за спиной. Он, вроде и не брыкался, а начал потихоньку вспоминать, что пришёл к ней с мыслью помочь, освободить от пыток и мучительной боли, с чувством благородного рыцаря. Возможно, как-то попытаться извиниться и рассказать всю правду о себе, объяснить причину дурацкого поведения, и попросить исполнить его последнее желание – провести с ней последнюю, на её же условиях, ночь и уйти своей дорогой.
На полу, неподалёку валялась его кепка…, в одном из углов стояла железная клетка, где висели крючки и карабины, различного размера, наручники, а посредине – деревянный табурет. Стены тёмные, неприметные и даже мрачные и подсветка пряталась, где-то, под полом, или потолком, а может, это стены излучали тусклое свечение? Не было ни окон, ни лишних дверей, из мебели – один табурет, пол – деревянный, рассечённый грубыми шрамами, усеян выемками, следами от тонких каблуков и трещин, будто на нём рубили мясо, втыкали ножи и топоры, распинали