степенным шагом вошел Юрьев. Взглянул на полицейского.
– Давно висит?
– Два раза часы переворачивал, – доложил полицейский. – Как положено по инструкции.
– И продолжает упорствовать?
– Правду говорю, ваше сиятельство!.. – сквозь стоны сказал Ванька. – Правду!.. Семен и Авдей в трактире поносили нашего генерал-губернатора…
– Их следователь уже допросил, вины не признают.
– Допросите их, как меня!..
– Всему свое время! – Князь повысил голос. Его разозлило, что Ванька выдержал дыбу. – По инструкции, мать твою!.. А то, что вы, мразь, смеете по пьяне трепать имя генерал-губернатора – это как считать по инструкции?!.. Прохор, ну-ка растяни его еще раз! Чтобы впредь шевелил мозгами, прежде чем «слово и дело» орать!..
– Я-то здесь причем? – завопил Ванька.
Полицейский стал медленно вращать рукоять колеса, всем своим видом показывая Ваньке, что, не желая, выполняет приказ. Веревки, связывающие Ваньку, накрутились на колесо, тело натянулось, руки стало выворачивать.
– Больно, сука!.. Больно!.. – во всю мочь закричал Ванька, уже без притворства. И вдруг захрипел песню:
У сиротки столько горя,
Куда горюшко девать?
Отнесу во чисто поле,
Ступай, горюшко, гулять…
– Поет? На дыбе?!.. – Юрьев растерялся. Он даже представить себе такое не мог.
– Хрипит уже, – сказал полицейский.
– Сними, – велел князь, удивленно глядя на Ваньку. – И приведи тех холопов. Пора кончать эту историю.
Полицейский снял с Ваньки путы, отцепил руки от перекладины. Ванька мешком повалился на пол, затем встал на четвереньки, оперся о пол локтями – кисти рук занемели – и какое-то время стоял так, набираясь сил. Юрьев с усмешкой наблюдал за ним. Полицейский вышел.
– Скажи-ка, Иван, что это тебя честь губернатора так заботит? – спросил Юрьев.
– Жить хочу, ваше сиятельство, – Ванька встал на ноги. – Так, отче?
– Смотря каким путем жизнь сохранять, – ответил отец Иоанн и тоже встал. – Разум требует, чтобы я молчал. Но протестует душа, не ладит с разумом. Смолчать – значит, одобрить зло. Я тоже был вчера в трактире, князь. Затевается тут неправое дело.
– Говори.
– Не о губернаторе речь шла, а о деньгах на кормление арестантов.
Прямо в дых ударили Юрьева слова монаха; арестантов-то содержат согласно указам правительства. О, черт! Дело получается не местное, мелкое, а государственное. Придется сообщить Ушакову. А тот немедленно в него вцепится, не поленится, в Москву примчится. Мятлева, конечно, потянет, его ж дворовые в деле замешаны.
И тут вспомнился Юрьеву один вечер у Мятлева. Выпили тогда много, и стал рассказывать Василий, как живет люд в неметчине. Все сами на себя работают, говорил, и ремесленники, и крестьяне. Дома ухоженные, цветочки на подоконниках. А вечерами народ отдыхает в харчевнях, грудастые немки им кружки с пивом разносят. Не то, что в наших пенатах. Князь байкам этим не верил, уж очень красочно рассказывает